Джаспер слил воду из ванны, набрал теплую, залез в нее и положил бритву на тумбочку. Он хотел сделать разрез под водой. Тогда она стала бы красной и непрозрачной, и ощущение было бы таким же, как во время нападения, с которого начался этот кошмар. На него напали, и это сделало его другим человеком, а он не хотел идти по жизни, будучи тем, кем он стал. С Беллой, имея возможность чувствовать удовлетворение, он бы справился. Он не жалел, что хотя бы попытался. Это была бы не слишком беззаботная жизнь, и вести ее было бы непросто. Все могло бы обернуться куда хуже, чем сейчас.
Он выходил победителем так часто и так долго. Он знал, что невозможно побеждать всегда. Но не ожидал, что череда побед закончится так скоро и так странно. Однако это произошло, и вот чем это кончилось.
Просто чтобы убедиться, что ему хватит мотивации совершить задуманное – он не хотел передумать на полпути – Джаспер взял планшет Гоголя, который позаимствовал на неограниченный срок в одном из обучающих кабинетов океанариума, и запустил ставшую хитом песню Спасителя Дельфинов.
Когда песня заиграла, в углу экрана выскочила реклама: ему соблазнительно подмигивала женщина в бикини. Ее лицо немного напомнило ему кого-то из его бывших любовниц – Неле? Кристину?
Возможно, это был знак. Он щелкнул по рекламе и решил еще раз попробовать добиться возбуждения от вида человеческой женщины. Жизнь или смерть.
Женщина в бикини наклонилась, готовясь заговорить, и ее губы оказались прямо над декольте. «Проблемы каждого человека требуют индивидуальных решений, – сказала она, слегка покачивая бедрами. – Решения так же уникальны, как и люди, которые их ищут». Зазвучали звуки обнадеживающей струнной музыки. Джаспер убавил громкость. Содержание рекламы оказалось не таким сексуальным, как он надеялся. Но тело у женщины было великолепным – на нем и следовало сосредоточиться.
«Мы работаем один на один с людьми, желания которых обычные технологии не могут удовлетворить», – продолжала женщина.
Ему пришлось заставить себя не таращиться на колышущуюся воду.
Он понял, что надеется на появление дельфина.
Вздохнув, Джаспер перевел взгляд на другую одетую в бикини женщину, катящую по пляжу в инвалидном кресле парализованного мужчину на несколько десятков лет старше нее. К ним подходили еще женщины – они тоже были одеты в бикини, еще на них были защитные очки и расстегнутые лабораторные халаты. Они вместе несли что-то, удерживая на правых плечах. Байдарку?
Не байдарку. Женщины остановились и вертикально поставили на песок свою ношу. Она напоминала заднюю половину водолазного костюма. Вместе женщины вынули мужчину из коляски и надели на него костюм, как надевают чехол на мобильный телефон.
Теперь мужчина стоял прямо. Он пронзительно свистнул, и беспилотный скутер примчался по воде на большой скорости и с не заглушенным двигателем остановился у его ног, как хорошо выдрессированная собака. Мужчина залез на скутер. Сколько лет было этому человеку? Восемьдесят пять? Женщина в бикини, толкавшая инвалидное кресло, села на скутер следом, и мужчина наклонился, чтобы она могла забраться ему на плечи. Другие женщины тоже присоединились: шагнув из своих медицинских халатов, сбросив защитные очки на песок, они прижались к мужчине так, что получился бутерброд. Скутер съехал в воду, и почему-то сквозь шум мотора, даже когда они отъехали далеко, был отчетливо слышен их дружный смех.
«Возможности завтрашнего дня могут стать доступными уже сегодня, – вдохновлял голос за кадром. – Приезжайте в „Биотехн Медикал“, и будущее поможет вам. „Биотехн“ – это дочерняя компания „Гоголя“».
13
Хейзел заехала в дом и застала папу сидящим на диване между Дианой и еще одной куклой, тоже рыженькой.
– Стучаться надо! – крикнул он.
– Ты мог запереться, пап, – Хейзел остановилась, обернулась, незаметно достала пачку купюр из штанов и положила ее на кофейный столик. – У меня тут наличка. Хватит примерно на год аренды. Но у меня есть предложение получше: я забираю тебя в клинику Байрона. Спасибо, конечно, что ты пытался меня не волновать, и, если хочешь, мы можем не обсуждать эту тему. Можешь просто собрать вещи и сесть со мной в машину. Всю дорогу мы будем болтать о погоде, бейсболе или составлять подробный, пронумерованный список того, в чем я тебя разочаровала. О раке я не скажу ни слова. Я могу провести с тобой все дни от рассвета до заката или оставить тебя в покое, меня устроит любой вариант. Я буду приходить так часто или так редко, как ты скажешь. Можешь делать все, что захочешь.
– Конечно, могу, Хейзел. Это, черт возьми, моя жизнь!
Она смотрела на него, уютно устроившегося между Ди и второй куклой, и ее поразило, что выражения кукольных лиц оставались по-прежнему игривыми и беззаботными, несмотря на то, что при них обсуждали. Они как будто приехали в чужую страну, почти не зная местного языка, и неверно истолковали разговор как простую болтовню ни о чем или намеренно пытались поддержать праздничное настроение на вечеринке, хотя назревал конфликт.
Может быть, стоит поговорить об этом с Байроном. Гоголь, несомненно, мог бы создать секс-куклу, лицо которой изменялось бы в зависимости от того, что происходит вокруг. С другой стороны, идея все-таки была хуже некуда. К горлу подступила тошнота, когда Хейзел подумала, что люди захотят купить куклу, которая выглядит расстроенной, если на нее кричат, или куклу, которая может плакать.
– Согласна, жизнь твоя. Так, может, спасем ее?
Он сдвинул очки на кончик носа и прищурился, как обычно делал, когда был чем-то очень озадачен. Еще подростком, она называла это выражение лица «канцлер Крот». В этот момент отец напоминал подземное существо, которому пришлось выбраться на поверхность по служебным делам, чтобы заполнить какие-то документы от имени своего вида, хотя его отвращало все, что он видел при дневном свете.
– Поэтому я ничего и не говорил, Хейзел. Подозревал, что ты захочешь сдать меня в какую-нибудь безумную лабораторию. Я не хотел, чтобы ты принимала это близко к сердцу, малышка. Даже будь мы с тобой ближе, я не гнался бы за вечной жизнью. Продолжать лечение я не собираюсь.
– То, что с тобой делали – детский сад в сравнении с тем, что еще можно сделать. Нельзя просто так сдаться и помереть.
Он улыбнулся, и для Хейзел это было больнее всего на свете. Лучше бы он закричал, что это не ее дело или что он, скорее всего, заболел только потому, что переживал из-за всех ее косяков. Он мог бы даже сказать ей, что только после смерти сможет наконец отдохнуть от нее, неудачницы. Все что угодно, что сохранило бы дистанцию, не позволило сблизиться с этим грубым человеком, за которого она, несмотря ни на что, не могла не переживать.
Дистанция – их обоюдный выбор. Он мог идти своим путем, а она – своим. Но от его улыбки, которая сближала их, она не могла защититься.
– Мишка-малышка, – сказал он. Ее замутило. Когда он в последний раз так ее называл? – Если чего-то слишком много – это тоже пытка. Это кино я уже смотрел. Я знаю, чем все закончится, и мне неохота снова это переживать. Я надеялся, что в твоей жизни что-то поменяется до того, как мои дела будут совсем плохи. Я не знаю, сколько мне осталось, но я хотел пощадить тебя. Как ты узнала?
