– Господи, пап! – воскликнула Хейзел и сама себе удивилась. Поминать бога на эмоциях было не в ее стиле. Но если когда-нибудь и было подходящее время для религиозных словечек, то именно сейчас.
– Ладно, забей. Спасибо, что вы приютили меня. Так лучше?
– Ты еще молодая, – сказал отец. – Еще не поздно найти свое счастье.
– Мне лучше звать ее Дианой или мамой?
– Хейзел! Она не собирается заменять тебе мать. Веди себя прилично. Выпьешь с нами? Я не прочь отпраздновать.
Прежде чем она успела ответить, он развернулся и покатил в сторону кухни. «Раскл» ехал так быстро, что длинные волосы Дианы развевались как на ветру.
– Я тоже, – крикнула вслед Хейзел. – В смысле, я бы сейчас с удовольствием полностью отключилась от реальности.
Она не была уверена, что шум скутера и звук открывающейся дверцы холодильника не заглушили ее слова, но решила, что это не так уж важно.
– У меня никогда не было ни алкогольной, ни наркотической зависимости, то есть «срыва» у меня случиться не может… Есть ли какой-нибудь специальный термин, когда человек накачивается кучей всего в первый раз в жизни, а ему уже слегка за тридцать? Хотелось бы мне так сделать, но я не буду, слишком боюсь последствий: не умереть, нет, скорее выжить и получить серьезные повреждения мозга. Стоит только представить франкенштейновские девайсы и импланты, которыми Байрон меня начинит, мило улыбаясь и болтая о всякой ерунде. Он только об этом и мечтает: я – наполовину механизм, наполовину вагина и сиськи. Надо поскорее разделаться с бумажной волокитой для развода! Нет, ерунда. Собирать доказательства бесполезно: все равно Байрона в зале суда не одолеть. Вот бы все было по-другому… Но попытайся я из-за него неудачно покончить с собой, пришлось бы потом любоваться, как он оформляет бумаги об опеке, а это хуже смерти.
– Ничего не слышу! – крикнул отец из кухни. – Секундочку!
Фонарь «Раскла» засиял ярче, свет проскользнул в гостиную по темному тоннелю коридора, и Хейзел, кажется, увидела, как ее папа игриво прикусывает Диану за мочку уха.
В корзине кресла уместились шесть банок домашнего пива и коробка крекеров «Ритц». Хейзел подошла и открыла по банке для себя и для папы.
– Пап, а Диана пьет?
Он ей подмигнул, его глаза поблескивали: вот-вот прослезится от счастья.
– Я пью за нас двоих.
– Твое здоровье! – Хейзел приложилась к пиву, отец тоже. В какой-то момент они поняли, что отрываться никто не собирается: оба выпили до дна и только тогда опустили банки. Папа открыл еще одну и проехал вперед ровно настолько, чтобы протянуть ее Хейзел.
– Здоровье пригодится. Я так счастлив, если бы ты знала. Как будто у нас сегодня свадьба, но мы пропустили скучную часть программы и сразу перешли к брачной ночи.
У Хейзел что-то подступило к горлу – хорошо бы отрыжка.
– Можно еще пива?
– Ну правда, Хейзел. Могу представить, как мы выглядим со стороны, но через три года я перешагну порог средней продолжительности жизни мужчины. Как там называлось телешоу, где участники должны за сорок секунд сгрести в тележку как можно больше товаров со стеллажей? Так я и живу: если не загрести все сейчас, другого шанса не будет. Никакой прокрастинации. Вот, погляди-ка.
И он развязал халат. Одно движение – и Диана растеряла всю целомудренность.
– О, грудь впечатляющая, – Хейзел поняла, что прошептала это скорбным тоном принятия неизбежного, каким сообщала бы, что у ее друга рак.
– Фургон был хорош, – признал отец, – но я ни о чем не жалею.
– И как они так торчат? – спросила Хейзел. Грудь Дианы была приподнята, как будто кукла стояла на руках вниз головой. Соски буквально смотрели в потолок.
– Есть у меня одно предположение, но придется уйти в возвышенные материи.
По улице прокатила скорая, перебив беседу оглушительным воем сирены. Это, видимо, напомнило отцу, что он хотел сказать.
– Не очень в тему, – начал он. – Помнишь Реджинальда и его жену, Шерри?
Да, решила Хейзел, ей не привиделось: грудь Дианы была идеальной конической формы, она гипнотизировала и будоражила; Хейзел удивилась, что заметила это, ведь секс, спасибо Байрону, не вызывал у нее ничего, кроме отвращения. Когда проблема только возникла, она надеялась, что удастся возненавидеть секс именно с Байроном, но не получилось. Человеку, не постигшему супружескую ненависть, кажется, что жена торжествует над мужем, когда мастурбирует и представляет кого-либо другого – наслаждение, оргазмы, мысленная измена щекочет нервы. Но нет. Она пробовала так делать, но в итоге ее либидо стало только сильнее: она постоянно думала о сексе, мечтала о сексе; ее тело превратилось в корабль с Марди Гра, только вместо разных безделушек с него разбрасывали феромоны – причем во всех, кто подходил слишком близко, не исключая Байрона. Тот был в восторге. Не важно, что у них не было секса, она все равно излучала сексуальную энергию: все, кто ее видел, считали, что это Байрон так качественно ее трахает. Тогда стало ясно: чтобы дом стал негостеприимным, недостаточно заколотить вентиляционные решетки в одной комнате. Надо вырубить электричество. Сказано – сделано. Странно все-таки, что именно огромные пластиковые сиськи впервые за долгие годы раздули тлеющие угольки ее желания.
– Реджинальд! – гаркнул папа. – Ну, знаешь, муж Шерри. Моряк. С крупными зубами. Они все время приносили киши на соседские посиделки.
– Не припоминаю. А что? – любопытство толкало Хейзел протянуть руку и сжать Дианину левую грудь. Интересно, на ощупь она такая же, как поролоновые матрасы с эффектом памяти? Если надавить посильнее, останется ли след от кончиков пальцев?
– Я знаю, что вас, детей, это не устраивает, но люди не перестают заниматься сексом, когда стареют.
Хейзел порадовалась про себя, что не помнит Шерри и Реджинальда. Как будто выиграла в лотерею.
– В общем, Шерри и Реджинальд – пенсионеры, и они развратничают примерно в три часа дня по вторникам. В прошлый раз сердечко Реджинальда не выдержало. Чтоб ты понимала физику произошедшего: Реджинальд полный и бочкообразный. Шерри – остеопорозная тоща. Он валится на нее – и вот она прижата к кровати трупом собственного мужа. Ей нечем дышать, она не может пошевелиться. Она остается в таком положении больше суток. Наконец приходит ее сын. У нее хороший сын, звонит ей каждый день, а тут она не взяла трубку.
– Я с телефонами не в ладах, – перебила Хейзел. – Если ты мне это все рассказываешь, чтобы я почаще тебе звонила, то отмечу, что меня бы не вдохновила перспектива стаскивать мертвого голого родителя с живого голого родителя.
Она все-таки решила не добавлять, что позвонить теперь вообще не сможет, потому то у нее больше нет телефона.
– Я тебя не осуждаю. Конечно, я иногда задаюсь вопросом, что будет, если я внезапно умру, и сколько недель мой труп будет гнить, прежде чем тебе придет в голову снова ко мне заглянуть. Но про Шерри я просто так рассказал, без намека. Все-таки такие вещи остаются в подсознании. Сколько бы раз я потом ни ходил на свидания, в голове все время крутилось: «Эта дама слишком хороша, чтобы на ней умереть. Она достойна лучшего». Диана же… На ней можно умирать сколько угодно.
