У Хейзел свело живот.
– Байрона?
Хейзел легко могла представить, как он с вовлеченностью режиссера наблюдал за ней, когда она вышла из папиного дома, а потом заменил бармена в каждом баре в радиусе пяти миль на сотрудника Гоголя, который, подав ей пиво, сразу завел бы разговор о ее с Байроном отношениях.
– Парня, который бокал оставил, – пояснила барменша. – Ты серьезно на него запала?
Что бокал оставил Байрон, Хейзел представить никак не могла: на поверхности стекла не было ни программ, ни изображений.
– А, этот, – ответила она. – Нет. Мне просто нужен был грязный бокал.
Барменша поставила перед Хейзел пинту теплого пива; пенный слой в пару сантиметров напоминал «Чистикс».
– Раз так, то ты пришла по адресу, – сказала барменша, глядя куда-то мимо Хейзел и кому-то подмигивая, – у нас тут и бокалы такие, и клиенты.
Она достала пачку сигарет, и Хейзел хотела было стрельнуть одну, но заметила, что в пачке осталось немного. Хейзел вспомнила, как рада была оставить все эти признаки нужды за спиной, когда вышла за Байрона замуж, – она была уверена, что больше не будет знать недостатка ни в чем, не будет беспокоиться, что не может что-то себе позволить, что у нее будет доступ к бесчисленному денежному потоку мужа.
Она тогда искренне верила в силу денег. Сказок о них наслушались все дети из бедных районов. И многие мифы, надо признать, были правдивы: благодаря богатству Байрона Хейзел пожила в отелях во многих красивых городах.
Но Байрон уходил на работу, а она оставалась в комнате, из вечных соображений безопасности (после третьей или четвертой поездки виды из окон на заграничные мегаполисы стали казаться ей совершенно одинаковыми. «Я думала, мир гораздо больше», – поделилась она со служащим отеля, а тот только молча откупорил бутылку вина). Теоретически она могла купить себе что угодно, но у Байрона находилось время оценить и прокомментировать каждое ее приобретение, так что скоро ей разонравилось покупать что-либо вообще, потому что это вело к разговору с Байроном, а ей хотелось говорить с ним как можно меньше. В некоторых аспектах деньги сделали ее жизнь гораздо удобнее: дорогая мебель, душ и ванна, свобода от домашней рутины и забот. Но именно ее замужество, чрезвычайно выгодное замужество, вынудило ее научиться бережливости. Байрон выкурил ее всю. Как мало от нее осталось, как низко она опустилась – это никогда его не заботило. У него всегда была наготове новая задача, в которую она должна была вложить свой энтузиазм, неизменно еще более отталкивающая, чем предыдущая. Прокатись-ка на этой машине. Нацепи-ка на себя монитор. Давай-ка вставим тебе в голову чип.
Рядом с ней сидел парень в кожаной ковбойской шляпе и странном жилете, который он носил на голое тело. Жилет выглядел так, как будто много лет назад с парня сняли кожу, а тот, предавшись ностальгии, приклеил ее обратно. Хейзел не сразу поняла, что он вообще одет, потому что цвет и текстура его кожи и одежды совпадали. Белки глаз были светло-красными. Кажется, он достиг особой стадии умирания, бонусного уровня, который немногим удается разблокировать.
Тут Хейзел осенило: не обязательно чем-то болеть, чтобы выглядеть больной: если ее папе можно завести ненастоящую любовницу, почему бы ей не покрыться поддельными ранами? Бутафорские кровавые язвы? Может, так она сразу почувствует себя менее обайрониченной? Впрочем, сейчас ей хотелось общества так сильно, что зараза ее не пугала.
– Тут не занято? – спросила она соседа.
Он повернулся и смерил ее взглядом. Он представлял тот тип курильщика, который курит сигарету без рук с самого первого момента, как она оказывается во рту. Чтобы она не выпала, говорить приходится со сжатой челюстью сквозь сомкнутые зубы, как чревовещателю.
– Непохоже, что ты тут часто бываешь, – предположил он. – Личный кризис?
– В точку, – ответила Хейзел. Она осмотрела ряд бутылок на полке: некоторые этикетки щекотнули приглушенные вспоминания в ее памяти. Байрон не хотел видеть в доме никакой фирменной символики кроме гоголевской: глупый каприз, один из тех, что превращали Центр в другую планету. Работники столовой снимали все этикетки с еды и напитков, горничные избавлялись от всех марок на вещах. «Логотипы и прочая символика тянут из нас энергию», – говорил он.
– Я только что бросила мужа и переехала к отцу, – продолжала Хейзел. – У меня ничего не осталось.
Ее собеседник улыбнулся, потушил сигарету и протянул ей ладонь.
– Лучшее качество женщины. Приятно познакомиться. Меня зовут Ливер.
– У тебя в паспорте так написано?
– В каком из?
Кожа у Ливера была грубая, Хейзел как будто потерла руку пемзой.
– С удовольствием угощу тебя чем-нибудь покрепче, – сказал Ливер. Он подозвал барменшу резким свистом, и Хейзел вспомнился режим на колонке для медитаций с голосами тропических птиц. Колонку Хейзел с собой не взяла, как и прочие вещи. Ее новым звуком, решила Хейзел, будет тишина. Ее приобретением – отсутствие приобретений.
– Эта штука свалит тебя с ног, – заявил Ливер, закуривая еще одну. Небольшую банку, которую он пододвинул к ней, похоже, стащили из анатомического музея. Она выглядела так, как будто раньше в ней хранили медицинские образцы, и барменша вытряхнула их прямо перед подачей.
– Очень мило, – сказала Хейзел, – но мне сейчас надо оставаться начеку. Я в опасности, есть шанс, что потребуется быстро соображать.
– Не настаиваю, – ответил он. Она заметила пятно на его голове, там, где не росли волосы. Форма пятна напоминала прикуриватель для сигарет в старых машинах.
– И давно вы поженились?
– Начнем с того, что брачной церемонией руководил робот.
Робот был инициативой Байрона, а Хейзел так было даже легче, ведь в центре внимания на свадьбе окажется новое изобретение, а не невеста. Кроме того, это значило, что фотографов пришлют научные журналы, специализирующиеся на техноиндустрии, и этим фотографам не будет никакого дела до ее злосчастного платья.
Когда она подыскивала платье, всплыли некоторые медицинские противопоказания (крапивница), которые в итоге стали определяющим фактором для выбора: она купила модель из самой мягкой ткани, даже не примерив, а потом закинулась антигистамином, чтобы точно вырубиться по пути домой.
Это не значило, что она с самого начала была в пораженческом настроении. Она искренне надеялась подобрать что-нибудь красивое, но совершила ошибку, поделившись своими сомнениями с Байроном. Тот отправил Фиффани с ней в магазин.
При Фиффани Хейзел всегда чувствовала себя безнадежно неправильной. Они с Фиффани были одного возраста, но та уже зарекомендовала себя в «Гоголе» как необходимый сотрудник. У нее было подтянутое идеальное тело, блестящая гладкая кожа и стильно уложенные мелированные волосы, а когда она смеялась, ее низкий задорный смех привлекал людей и убеждал их, что она готова не спать до утра, распивать скотч в ближайшем баре и развлекать их остроумными шутками. Кроме того, с лицом ей тоже повезло. Поразительная симметрия.
