Летиция не отреагировала. Прижав колени к груди, она пребывала в полной прострации, глядя куда-то вдаль, в одну точку, которая, казалось, была видна только ей одной.
– Ладно, – произнес лейтенант Делонуа, сообразив, что они теряют время. – Мы обойдем квартал, опросим прохожих, продавцов и остальных соседей.
Тут дверь в дом Женьо снова открылась, и на пороге показалась взволнованная Тифэн.
– Я хочу принять участие в поисках! – возбужденно заявила она.
– Мы приветствуем любую помощь, – ответил полицейский и взглянул на часы: – Если через четверть часа малыш не найдется, мы объявим его в розыск.
Шапюи кивнула и направилась к Летиции, все так же сидевшей на крыльце.
– Мадам, если вы как можно скорее хотите найти сына, нам понадобится ваша помощь, – мягко сказала она. – Я знаю, как трудно пережить такие моменты, но если сидеть вот так и ничего не предпринимать, дело не пойдет. Лучшее средство, чтобы…
Внезапно раздался хриплый звук переговорного радиоустройства Делонуа. Тот быстро принял вызов и обменялся несколькими словами с обладателем глухого и гнусавого голоса…
– Мальчик примерно семи лет, без взрослых, найден на Рю Марше-о‐Пуассон, в километре отсюда.
Летиция, Давид и Тифэн подбежали к нему через четверть секунды. Не теряя времени, он спросил у того, кто ему позвонил:
– Вы можете сообщить его приметы, как его зовут?
Ответ раздался немедленно, и все услышали:
– Мило Брюнель! Его зовут Мило Брюнель!
* * *
Через четверть часа Летиция уже обнимала сына.
Глава 49
Сегодняшняя жизнь не такая, как была раньше. Раньше было лучше.
И гораздо спокойнее.
Был Максим, но не только поэтому… Тогда и тетя Тифэн, и дядя Сильвэн дружили с папой и мамой. Это было здорово! Потому что, когда они вчетвером веселились, они обращали на нас меньше внимания.
На меня и на Максима.
Это не значит, что мы могли вытворять, что захотим, но мы были уверены, что они нас не застукают. А однажды мы напердели в подушки моим папе и маме. Вот была умора! Наши родители сидели внизу и думали, что мы спокойно играем у меня в комнате, а мы были в спальне у папы и мамы. Сначала мы возились на их широкой кровати, там много места и нет риска свалиться на пол… И тут Максим громко перднул. Мы до того хохотали, что у меня заболел живот, и я тоже испортил воздух. Я сидел на кровати, и мне пришлось приподнять попу, чтобы звук был слышен. Максим смеялся до слез. А когда успокоился, то разъяснил, что самым смешным было то, что я напердел в подушку моего папы. Когда до меня дошло, я еще больше развеселился. И точно, представить себе папину голову на этой подушке было очень смешно. Мы хохотали как сумасшедшие, и Максим взял подушку моей мамы и тоже в нее напердел. А потом у нас в попах все кончилось, да к тому же нас позвали ужинать. Но мы все смеялись и не могли остановиться. Как увидели головы моих родителей, которые допытывались, с чего мы так веселимся, то просто упали со смеху. А тетя Тифэн и дядя Сильвэн сказали, что мы два дурачка, и сами начали хохотать, не зная почему…
Да, раньше жизнь была лучше.
А сейчас – совсем не та.
Мама больше не шутит, они с папой все время ссорятся.
И с тетей Тифэн ссорятся, только еще хуже: мама вообще не хочет ее видеть.
Больше никто не шутит, зато все следят за каждым моим шагом. Все задают мне вопросы и за мной наблюдают, а меня это нервирует.
К тому же я все время один.
И иногда я думаю: вот Максиму, по крайней мере, не приходится этого терпеть. Сначала я себе говорил, что уйти из дома было бы свинством, но теперь говорю, что уйти, может быть, и лучше. Ну, не надолго, а пока мама и тетя Тифэн не помирятся. Может, если я уйду на день-другой, они все-таки договорятся. Потому что я знаю: они ссорятся из-за меня. Мама сердится на тетю Тифэн, потому что думает, что я заболел из-за нее.
Но я‐то знаю, что совсем нет.
Я заболел из-за того, что съел немного той желтой сахарной пудры. Знаю, что нельзя было ее есть, но я действительно подумал, что это такой сахар, а я его обожаю.
Он называется сахар-сырец.
В кухне никого не было, чтобы за мной следить, и я зачерпнул полную горсть. Правда, потом я почти все выплюнул, потому что вкус был противный, но немножко все-таки проглотил.
Вот почему я заболел.
И тетя Тифэн тут ни при чем.
Вот я и решил уйти из дома. На денек, может, на два. А когда я вернулся, то все мне стали друзьями, и все снова стало как раньше.
Правда, без Максима, да.
Но все-таки как раньше.
Глава 50
Побег Мило привел в действие сигнал тревоги. Причем не у Летиции, где он уже трезвонил вовсю, а у Давида. И дело было не в Мило, и даже не в Тифэн или Сильвэне, а в самой Летиции, которая, по его мнению, была в ответе за неожиданное бегство Мило.
На самом деле Давида захлестнул приступ негодования, и справиться с ним он не мог. И точно сформулировать свои претензии к жене он тоже не мог. В глубине души он понимал, что именно упрямство и подозрительность Летиции, ее агрессивное поведение и последующие реакции стали основной причиной бегства Мило. И если после ухода полицейских он не выплеснул на жену это негодование, так только из-за присутствия маленького мальчика, которому не хотел устраивать лишних бед. Но в его уме, в сердце и в сознании поселилась уверенность: общение с Летицией стало пагубным для Мило.
Остаток дня он посвятил сыну, пытаясь окружить его всей нежностью, на какую был способен, а заодно не оставлять его наедине с матерью. Но бешенство сидело в нем и не давало покоя. Оно в узел закрутило внутренности, комом стояло в горле. Всю вторую половину дня и весь вечер он старался максимально избегать контактов с женой, не будучи уверен, что у него хватит сил сдержаться, если она с ним заговорит. Он боялся, что очередной ссоры точно не избежать, если не сдержится и выскажет все, что думает по этому поводу, да еще прибавит, что наблюдал за ней все эти дни.
Наблюдал за параноидальным бредом, который побуждал ее поверить в то, что Тифэн хотела убить Мило.
За невыносимой обстановкой, созданной в их семье и доме подозрениями Летиции.
И за презрением к нему, которое она выказывала, видя, что он не согласен с ее мнением. А она в своей правоте была уверена!
Не считая уже всех ложных обвинений и этого ее упертого вида… Ох уж этот упертый вид! Иногда так и хотелось дать ей затрещину и объявить беспощадную войну против всех уцелевших демонов из прошлого, которые нынче, больше чем когда-либо, мучили его жаждой отмщения.
