Его внимание сразу привлекла толпа людей, собравшаяся на другом конце улицы, тем более что там стояли «Скорая помощь» и полицейская машина. Заинтригованный такой суматохой в тихом квартале, где, надо сказать, никогда ничего не случалось, Давид подошел поближе. Первые ряды любопытных и зевак загораживали видимость. Тогда он спросил у одного из них:
– Что случилось?
– У кого-то произошел сердечный приступ. Больше я ничего не знаю.
Давид вытянул шею, чтобы лучше разглядеть, что происходит, но увидел только край носилок, на которых лежало тело человека. Он уже собрался уйти домой, но тут от толпы отделились трое, освободив проход к центру трагедии. Не отдавая себе отчета, Давид продвинулся вперед.
На носилках действительно лежало тело, уже закрытое белой простыней, и это не оставляло никаких сомнений относительно состояния человека: он был мертв. Двое санитаров уже собрались его унести, взявшись за края носилок.
Потом они подняли носилки.
От этого движения тело слегка тряхнуло, и из-под простыни высунулась рука. Огни крутящихся синих фонарей отражались на машинах, на фасадах домов и на лицах зевак, придавая всей картине какое-то угнетенно-драматическое настроение.
Давид довольно равнодушно смотрел на происходящее, пока его не привлек вид руки, которая тихо покачивалась в такт шагам санитаров.
– Постойте! – крикнул он, проталкиваясь к носилкам.
Не спрашивая разрешения, он схватил руку и вгляделся в надетые на ней часы.
Дыхание его участилось.
Он поднял на санитаров растерянный взгляд, брови его нахмурились, в горле пересохло. Потрясенный, он не верил собственным глазам.
– Я думаю, что знаю этого человека. Дайте мне взглянуть на его лицо, – попросил он санитаров еле слышным голосом.
Санитары не возражали, и Давид, протянув руку к тому месту, где должна быть голова, откинул краешек простыни. Тревожное ожидание его не обмануло: из-под простыни показалось искаженное сильной болью, осунувшееся и пожелтевшее лицо Эрнеста.
Глава 36
Сквозь смятение, печаль и недоумение Давид сразу почувствовал очевидное несовпадение во всех деталях, которые ему удалось собрать воедино, когда уносили тело Эрнеста. Симптомы, время и развитие событий не укладывались ни в какую логику.
Сосед, выгуляв собаку, по дороге домой встретил старика около семи вечера. Старик еле держался на ногах, его мотало из стороны в сторону, и было видно, что ему очень плохо. Собачник решил, что он просто мертвецки пьян.
– Он шел совсем как пьяный, – объяснял он каждому, кто хотел его слушать. – Его шатало, он не стоял на ногах, а потом он прислонился к стене, и его стало рвать, прямо фонтаном. Точно пьянчугу! Я не хотел в это вмешиваться и пошел домой.
Минут через десять другие соседи, которые жили чуть дальше, на примыкающей улице, возвращались домой на машине. Отец семейства, господин Мансьон, поставил машину вблизи того места, где стоял Эрнест. Тот уже упал на колени, согнулся пополам, держась за грудь, и на лице его отражалась сильнейшая боль. Выйдя из машины, Мансьон поспешил к нему и стал спрашивать, какая помощь нужна, а его жена, встревоженная видом старика, вызывала «Скорую» по мобильному телефону.
«Скорая» приехала через несколько минут. Врачи сразу диагностировали сердечный приступ и попытались спасти Эрнеста. Но все было напрасно. Старик все-таки умер, и произошло это в 19:36.
Вконец расстроенный, ничего не понимая, Давид силился собрать воедино всю полученную информацию.
Один из суетившихся на месте происшествия полицейских спросил его:
– Вы были знакомы с этим господином?
Давид отупело кивнул:
– Он был крестным моего сына…
– Вы могли бы поехать с нами на опознание?
– Сначала я должен предупредить жену.
К ним подошел другой полицейский и шепнул коллеге несколько слов на ухо. Тот согласно кивнул.
– Я возьму ваши координаты и попрошу вас завтра явиться в префектуру для дачи показаний.
Давид продиктовал ему свои координаты и записал, в какую больницу повезли тело Эрнеста. «Скорая» уже уехала, и ему больше было нечего здесь делать и не на что смотреть. Зеваки разбрелись кто куда. Некоторые, собравшись группками, все не могли успокоиться и обсуждали событие, свидетелями которого стали.
Совершенно подавленный, Давид отправился домой.
По дороге ему не давало покоя множество вопросов. Как сообщить Летиции эту трагическую новость? Надо ли рассказывать все Мило, который только что оправился от гибели Максима? Как мальчик воспримет появление еще одного умершего в самом ближнем своем окружении? Давид предпринял нечеловеческие усилия, чтобы восстановить внутреннее равновесие мальчика и вернуть ему покой. Решение надо было принимать немедленно, он и так уже задержался слишком надолго: чтобы вынести мусор, не нужно столько времени. Летиция явно станет задавать вопросы. В одном он был абсолютно уверен: хотя бы на сегодняшний вечер от Мило необходимо скрыть смерть Эрнеста. Пусть у него останется светлое воспоминание о своем дне рождения. Не надо ставить на него такое пятно.
Когда он был уже в нескольких метрах от дома, он увидел, что Летиция вышла на улицу, видимо, его встречать.
– Что ты так долго? – спросила она, скорее заинтригованная, чем взволнованная.
– Все в порядке, – ответил он, стараясь сделать безразличное лицо.
– А что там случилось? – не унималась Летиция, явно заметив толпу и крутящиеся фары полицейских автомобилей.
– Да ничего… Один идиот наклюкался. Пойдем домой.
Давид решил подождать, пока уснет Мило, и только потом сообщить нерадостную новость Летиции. Следующий час, когда ему пришлось заниматься обычными вещами и не подавать виду, показался ему бесконечным.
* * *
Когда прошел первый шок, Летиция сразу обратила внимание на несоответствие, которое показалось ей самым необъяснимым.
– Не понимаю, – всхлипывала она, глядя на Давида опустошенным взглядом, – как случилось, что, выйдя от нас в половине пятого, он оказался на той же улице в семь? Что он делал эти два с половиной часа?
– Не знаю, – пробормотал Давид.
– Все не просто так, значит, за это время с ним что-то произошло.
Давид, ничего не понимая, тряхнул головой.
– Завтра утром я должен явиться в жандармерию для дачи показаний… Наверняка мы еще что-нибудь узнаем.
Они провели очень грустный вечер. Оба и так и эдак прокручивали эту проблему, но ни один, ни другая не были в состоянии понять этот странный провал во времени в два с половиной часа.
Летиция подумала о последних минутах, проведенных со стариком, и у нее сжалось сердце.
