Нина вскинула брови, нахмурилась.
– Я… ты после этого быстренько скрылся.
– Потому что это сразило меня наповал. – Его рука, погладив ее лицо, скользнула в ее волосы. Нина не отваживалась пошевелиться – вдруг она все это только воображает, вдруг все это сон, или вдруг она как-то переиначивает действительность. – Мне потом долго еще хотелось тебя поцеловать.
– Но… почему же ты ничего не сказал?
– Нина. – Услышав его резкий, самоуничижительный смешок, она расслабилась и чуть ли не улыбнулась. – С того самого дня ты была моим мучителем. Я думал, ты меня ненавидишь. И я объяснял это тем, что ты стыдилась того своего поцелуя. Или того, что ты хотела кого-то вроде меня.
– Прекрати говорить «кого-то вроде меня», – сказала Нина, раздраженная этой фразой. – С тобой все в порядке. Ты целеустремленный, немного ворчливый и очень сосредоточенный, но посмотри на своих друзей. Алекс, Ник и моя мать всегда тобой восхищались. И если хочешь знать, – с возмущением добавила она, – я пыталась относиться к тебе нормально, как к одному из моих братьев, показать, что для меня ты ничего не значишь, когда десять лет искала другого дурака, который мог бы сравниться с тобой. – С этими словами она прильнула к нему и крепко поцеловала. Нина злилась на него за то, что он все это время был таким непроходимым идиотом. Наверное, это был самый неромантический поцелуй в мире.
– Бррр, – пробормотал Себастьян под ее губами, а когда она села на прежнее место и сердито посмотрела на него, он рассмеялся и сказал: – Может быть, попробуем этот последний еще раз?
И он попробовал.
Когда они, оба раскрасневшиеся, наконец разъединились, чтобы перевести дыхание, Нина не могла понять, чье сердце бьется сильнее.
– А еще я не хочу ничего говорить Нику или кому-нибудь другому, потому что все это такое новое, и я пока не готов ни с кем этим делиться. Мне нравится, что оно только наше. Мы только учимся быть друг с другом, и никто за нами не наблюдает, никто не комментирует наше поведение… а если мы объявим о нас, прежде чем привыкнем к тому, что мы – это одно целое, то ты не думаешь, что мы словно окажемся под микроскопом?
Сердце Нины колотилось в груди. Все же небеспричинно она так долго восторгалась им. Он был не только ворчливыми и невыносимым, но еще заботливым и внимательным по отношению к вещам, которые имеют значение.
Нина нежно улыбнулась ему.
– Эта причина кажется куда как более основательной.
Себастьян с недовольной миной прикоснулся к ее губам.
– И это означает, что мы должны остановиться и попытаться принять приличный вид. У меня есть время на холодный душ?
* * *
Хотя воссоединение с семьей и радовало ее, обед прошел мучительно. Другого слова и не подобрать. Внутри у Нины все бурлило от счастья и восторга незабываемых поцелуев. Нелегко было оторваться от Себастьяна.
И только когда обед дошел до середины, Нина вспомнила, что собиралась сообщить Себастьяну про кондитерскую. Она тайком кинула взгляд на него – он оживленно разговаривал с Дэном, и она, еще чувствуя тепло его жадных поцелуев и нежных слов, растекающееся по всем ее жилам, прониклась надеждой, что он простит ее. Повиниться и извиниться не помешает, но она вдруг почувствовала себя куда как более уверенно.
– Ну и как тебе веселый Париж? – спросил сидевший рядом с ней Ник. – Понравилось?
– Не такой уж и веселый. Я много работала.
– Себастьян всегда был эксплуататором. – Ник, проглотив огромный стейк, положил нож и вилку. – Но мне казалось, что вы работали всего два дня в неделю.
– Понимаешь… – Себастьян увлеченно продолжал разговор с Дэном. – Я оттачивала мастерство. Много готовила. Использовала пребывание здесь по максимуму.
– Молодец. У тебя теперь есть представление о том, чем ты будешь заниматься, когда вернешься домой?
– Нет, – резко сказала Нина.
Ник ухмыльнулся.
– Это означает «да», но говорить ты мне не собираешься.
Она замахнулась на него салфеткой.
– Как ты это делаешь – сил ведь нет терпеть. Да, у меня есть кое-какие мысли, но… я хочу еще все обдумать.
– Классно. И, – он скривил рот, – ты всегда отвечаешь быстро, когда не хочешь, чтобы мы докапывались до сути.
– Придется мне это запомнить, – иронично сказала она.
– А как тут Себастьян? Вряд ли он получал большое удовольствие от того, что не мог толком работать.
– Ему теперь лучше, – сказала Нина с гримасой. – Когда я только приехала, он напоминал медведя с больной головой.
– И вы оба прилично себя вели? – спросил он с озорной улыбкой, беря свой бокал с вином. – Не возникало у тебя искушения скалкой научить его уму-разуму?
С ответом Нина не стала спешить.
– Мы работали. Все было очень профессионально, и слушатели хорошие ребята. Нам было весело. Среди них есть девушка моего возраста, мы с ней подружились. Она здесь живет и устроила мне экскурсию по городу.
Если он и заметил, что Нина сменила тему, то комментировать это никак не стал, и следующие несколько минут она рассказывала ему про Мэдди, Маргерит, Марселя и других.
– Отлично. Ты можешь дать нам несколько советов. Хочешь к нам присоединиться завтра?
– Не могу. Я… – Она посмотрела на Себастьяна, который теперь говорил с Гейл. – Я занята.
– И чем ты занята?
– Работой.
– Себастьян даст тебе выходной.
Нина шумно вдохнула.
– Ты уже делаешь это.
– Что?
– Пытаешься организовать мою жизнь за меня.
– Я пытался сделать что-то хорошее, – сказал Ник, совершенно смущенный.
– Я знаю, но, если бы у меня был другой босс, не Себастьян, ты бы так же предложил, чтобы он дал мне выходной, потому что ты вдруг приехал. Что бы чувствовал ты, если бы я тебе сказала, что договорюсь с твоим боссом, чтобы он отпустил тебя на один день?
– Я тебя понял, сестренка. Извини. Сила привычки.
– Да, по которой я ничуть не скучала. Впрочем, завтра я не работаю на Себастьяна.
– Значит, можешь присоединиться к нам.
– Нет, я занята… Я бы могла встретиться с вами после ланча.
Нина начинала рано утром на кухне, ей нужно было испечь все на день, а Мэдди и Билл заканчивали дорисовывать остатки голубого неба и облаков на стенах. Число клиентов все время росло, и им приходилось делать это, выделяя каждый день небольшие секции, чтобы свести к минимуму неудобства посетителей, которые, впрочем, казалось, были очарованы их работой и нередко останавливались поговорить и задать вопросы Мэдди, которая торчала на лестнице, держа вторую кисть в зубах, поскольку ей приходилось работать двумя – то белой краской, то голубой.
