* * *
Заварное тесто подвергалось опасности быть взбитым до смерти. При такой скорости оно может и не подняться. Нина остановилась и вытащила сбивалки из смеси.
– Как вы? – ее мысли прервал тихий голос Джейн.
– В порядке, – тихо ответила Нина. – Я ненавижу спорить с людьми.
– Я тоже. Не думаю, что Мэдди хотела вас огорчить. Она из тех людей, которые сначала говорят, а потом думают.
– К несчастью, она, вероятно, была права. Я вела себя как трусиха. Нужно было сказать Себастьяну, что мы делаем, но я знала, что он потребует все прекратить. Я позволяла всем продолжать, потому что это нравилось Марселю, а теперь не знаю, как поступать.
– Поступайте так, как считаете нужным. Забудьте о том, что думают другие. Следуйте за своим сердцем. Послушайте меня! – В ее светло-карих глазах загорелся огонек. – До встречи с Питером я никогда не была такой изобретательной.
– Вы так любите друг друга. На вас приятно смотреть. – Нина подавила в себе завистливое чувство. Будет ли когда-нибудь Себастьян испытывать к ней что-нибудь подобное? Нет, как же это глупо столько времени любить кого-то издалека. Теперь ей было почти невозможно поверить в то, что он хоть в какой-то мере отвечает ей взаимностью.
– Во второй раз это ценишь больше, потому что уже знаешь, как может быть плохо, если случится несчастье. Тогда люди больше берегут друг друга. – Джейн обняла ее на секунду. – Не переживайте из-за Мэдди. Она сейчас наверняка расстроена не меньше вашего. Давайте я вам помогу.
Нина улыбнулась ей.
– Отказываться не буду, к тому же вы теперь мастер по части карамели.
– Это потому, что я ее люблю. Боюсь, что я вскоре буду размером со слона. Хорошо, что мы вскоре едем домой.
– Решили возвращаться в Англию?
– Да. – Джейн удрученно улыбнулась. – Жить в Париже прекрасно, но это не дом. К тому же наше отсутствие заставило наши семьи забыть о том, как они были сердиты на нас, когда мы поженились.
– И все это время вы собирались вернуться домой? – спросила Нина, неожиданно прозрев.
– Да, только Питеру не говорите, – сказала она, подмигнув. – Пусть думает, что это была его идея.
* * *
Нина, а с ней и Джейн проработали до трех часов, потом Питер и Джейн ушли. И хотя Нина чувствовала себя абсолютно измотанной, она все же решила сбить последнюю партию теста для своих миниатюрных кофейно-ореховых пирожных. Хорошо еще, оптовик поставил ей на этой неделе, как она и просила, килограмм орехов, а к ним огромное количество шоколада. Нина улыбнулась про себя, вспомнив свое первое путешествие с Дорис. Ах, какой путь она проделала с того дня! Теперь ее эклеры могут соперничать с эклерами любой кондитерской, а клиентам ее вкусовые вариации, кажется, нравились.
– Нина. – Она вздрогнула, услышав голос Мэдди. Сердце ее тревожно забилось, но прежде чем она успела произнести хоть слово, руки Мэдди обняли ее. – Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, прости меня.
Извини, я была такой стервой и ужасной, нахальной, грубой коровой. Я совсем не то хотела сказать. Ты была удивительна, и никто не работал больше тебя. Ты все время повторяла, что Себастьян не одобрит того, что мы делаем, а теперь ты оказалась в неразрешимой ситуации. И я думаю, что он тебя любит, потому что он не сводит с тебя глаз, и я думаю, что немного тебе завидую. А вообще-то, может, даже и не немного.
– Ах, Мэдди. – Нина обняла ее, слезы выступили на глазах, когда это признание обнажило всю ранимость Мэдди. – Ты меня тоже прости. Ты права. Я ужасная трусиха.
– Нет-нет. Не смей говорить такие слова про мою подругу.
Нина рассмеялась, потом набрала в грудь воздуха, смахнула слезу.
– Прости меня, Нина. Мы можем отменить приход судей, если хочешь.
– Знаешь, я думала об этом. И решила, пусть будет. Мы много работали, и если я не верила в кондитерскую, я должна была сказать об этом раньше. Мы должны использовать все шансы, чтобы показать Себастьяну, что кондитерская жизнеспособна. Хотя я должна была сказать ему об этом раньше. – Она проглотила комок в горле. – А теперь слишком поздно. Он будет в ярости.
– И что – это будет иметь какое-то значение? – спросила Мэдди, ловя взгляд Нины.
Нина кивнула, проглотив еще один комок.
– Я все еще… люблю его. Я знаю, это глупо, но я хочу ему нравиться. Хочу, чтобы ему нравилось то, что я делаю. Я все еще пытаюсь произвести на него впечатление, а это… на него это впечатления не произведет.
– Да почему нет? Ты посмотри, как преобразилась кондитерская. Вид просто сказочный…
– И все это благодаря вам.
Мэдди отмела это замечание, коротко пожав плечами.
– И клиентов много. Людям нравятся твои пирожные. Да Себастьян руки должен тебе целовать. И пусть только попробует не впечатлиться. Ты блестящая. И это место блестящее. И ты все правильно делала. И, как ты говорила, это не помешает ему закрыть кондитерскую, если уж он так решил. Хотя это будет дурацкий поступок. Люди в очереди стоят за твоими пирожными. Никому не причинено никакого вреда. – Она хихикнула. – Возрождение этой кондитерской никому не принесло ущерба.
Нина неохотно улыбнулась.
– Пожалуй, ты права.
Мэдди обняла ее еще раз.
– Слушай старшую сестру. Если Себастьян всерьез начнет психовать, то он просто ненормальный. Но когда он увидит, как теперь здесь все классно, то сдастся.
* * *
Ее пальцы зависли над экраном. Нина вздохнула, закусила губу и положила телефон. Через две секунды снова взяла его. Потом положила на стол и отодвинула подальше, чтобы не дотянуться. Потом она встала и принялась ходить по квартире. Искушение позвонить матери было велико, но она не желала ему поддаваться.
Все здесь казалось ей теперь таким знакомым, что она перестала обращать внимание на отдельные предметы. Несколько секунд Нина оглядывалась, пытаясь увидеть комнату свежим взглядом. Она почувствовала себя здесь незваным гостем, как только переступила порог этой квартиры. Но теперь эта квартира казалась ей домом, она уже привыкла жить среди вещей Себастьяна. Нина провела пальцем по корешку одной из его книг рецептов, собранных по тематикам – китайские, тайские, мясные, веганские. Эти книги стоят на полке неровным частоколом. Ее поразило, когда она увидела, как в почтительном великолепии были собраны в одном ящике его острые ножи от «Сабатье», тогда как столовые приборы лежали в неухоженном беспорядке в соседнем ящике – вилки, ложки и ножи в общей куче. Аккуратность имела свои приоритеты, кухонные полотенца были аккуратно сложены в шкафу, кофе пересыпан в отдельные контейнеры от «Алесси»
[72], чайные пакетики оставались лежать в порванной упаковке из фольги, а парацетамол, таблетки для горла, антигистаминные – лежали грудой старых, помятых коробок в фарфоровом блюде на полке с керамикой.
