Она замерла на мгновение, потом повернулась к Мэдди.
– Англо-французский альянс. Кажется, у меня есть идея. Это не то чтобы настоящее пирожное, но все же…
Чем больше Нина думала об этом, тем больше ей нравилась эта идея, если только удастся ее осуществить.
– Когда я была в «Ладюре», то попробовала очаровательный чизкейк, но в современном варианте. Очень умно. Может быть… Может быть, мне удастся сделать вариант кондитерского изделия на старой доброй основе из моего домашнего набора.
Мэдди выказала немалый интерес к услышанному и уселась на один из рабочих столов, глаза у нее превратились в бусинки, голова наклонилась, словно у нетерпеливого снегиря.
– Выкладывай.
Нина поморщилась. Идея только-только родилась – делиться ею было рановато. Ее затея может обернуться полной катастрофой, но глаза Мэдди горели так ярко и с таким энтузиазмом, что противиться этому Нина не могла.
– Мне пришел в голову вариант пирожного миллионера
[62]. Я копирую идею основы из чизкейка, а там основа бисквитная, хотя на самом деле она сливочная. И вот я подумала, что, если взять порцию отличных печенек, блестящий рецепт которых я обычно использую, раскрошить, смешать с маслом, что и позволит получить основание, потом сверху положить тонкий слой подсоленного жженого сахара, а на него толстый слой шоколадного мусса, а поверх него положить очень тонкий слой хрустящего шоколада, присыпанного несколькими крапинками золотого листа.
– Уууу, вкуснотища. Я обожаю пирожное миллионера, и твоя идея кажется мне поразительной.
– Вопрос только в том, удастся ли мне претворить ее в жизнь и не рассыплется ли эта штуковина.
– Давай наведем здесь порядок и приступим к делу, – сказала Мэдди, спрыгнув со стола.
– И что теперь? – Нина оглядела кухню, нуждавшуюся в уборке.
– Я разберусь с посудой, а ты подготовь эклеры, чтобы Марселю было с чего начать, а потом мы сделаем твои пирожные мультимиллионера. Страсть как уже хочется попробовать.
Мэдди сразу же принялась собирать подносы с неудачными макаронами и выкидывать их содержимое в мусорный бак.
– Слушай, ты вовсе не обязана мне помогать, – сказала Нина. – У тебя ведь там занятия или еще что?
– Или еще что, – сказала Мэдди с озорной улыбкой. – Мне нужно написать эссе, но я всегда все делаю в последнюю минуту. У меня впереди еще неделя. Я лучше займусь этим. Кроме того, здесь я могу поесть, а это всегда приятный бонус.
* * *
– Судя по твоему виду, ты знаешь, что делаешь, – заметила Мэдди со своего места у раковины, вылизывая украдкой кастрюлю из-под карамели. – Вкуснотища.
– Ты заболеешь, – сказала Нина со смехом. – Боже мой, я говорю, как моя мать.
– Я не обратила внимания, – сказала Мэдди и еще раз провела пальцем по кастрюле. – А я говорю, как мой младший брат, когда устраиваю ему выволочки. Вот по чему я ни капельки не скучаю. Всегда за все нести ответственность. Хотя я по всем ним безумно скучаю. Спасибо, что позволила мне помогать тут.
Нина не смогла сдержать смеха.
– Ты хочешь сказать, у меня был выбор?
– Ну, если по правде, то не было, – благодушно сказала Мэдди. – Но знаешь, ты выглядишь как-то иначе.
– Это как? – спросила Нина, наморщив нос. Она пыталась сосредоточиться на ровном распределении карамели по поверхности основы. Ей пришла в голову мысль готовить свои изделия в небольших металлических сковородах, которые она нашла в одном из шкафов у дальней стены кухни. Так десерты будут выглядеть изысканнее и больше походить на пирожные.
– Ты стала более решительной и уверенной в себе.
– Наверное, я просто знаю, что делаю. Знаю, какая должна быть консистенция обеих частей. Дома я все время это делаю. У меня оно на инстинктивном уровне. И Себастьяна тут нет.
– Ага, – сказала Мэдди.
– Он профессионал, потому-то я и нервничаю.
– Он, черт его побери, такой красавчик, потому-то и я нервничаю. У моих гормонов начинается головокружение, когда я его вижу.
– Им нужно держать себя в руках, – сказала Нина и вдруг ухмыльнулась, вспомнив свой вчерашний разговор с ним за ланчем. Себастьян закончил говорить по телефону, сразу же вызвал такси, которое довезло их до отеля, кресло-коляску погрузили в багажник. И бо́льшую часть пути он опять разговаривал по телефону.
Нина начала хихикать.
– Я сейчас вс… вспомнила… – Она едва сдержала смешок, поднеся ладонь ко рту. – Я… Я ему сказала.
Как она ни пыталась дышать ровно, смех опять прорвался наружу.
Мэдди нетерпеливо посмотрела на нее, в последний раз облизнув палец, которым она собирала сладкий слой со стенок кастрюли.
– Я… ему сказала… – Нет, все это было бесполезно, она обхватила живот руками.
– Ты знаешь, какая ты стерва? – спросила Мэдди, закатив глаза, а Нина продолжала хихикать, держась за живот.
– Из… извини, – выдохнула Нина. – На самом деле все не так уж и с… смешно.
– Мне и подумать страшно, что бы с тобой сейчас происходило, если бы было смешно, – со смехом сказала Мэдди, направляясь к раковине, чтобы открыть кран и набрать воду в нее.
Нина глубоко вздохнула и стала собирать грязную посуду.
– Я сказала Себастьяну, что он вовсе не красавчик.
У Мэдди перекосило рот, оттого что она пыталась сохранить серьезное лицо.
– Правда?
Нина, сжимая в руке запачканную шоколадом сбивалку и несколько засахаренных деревянных ложек, кивнула, лицо у нее почти что болело от усилий, которые она прикладывала, чтобы сдержать смех.
Они обе расхохотались.
– И что? Это просто в разговоре подвернулось? Я имею в виду, что как можно человеку внезапно сказать, что он урод? – Голос у Мэдди глуповато пискнул, когда она погрузила руки в горячую мыльную воду. – Ты сказала что-то вроде: «Эй, Себастьян, ты вовсе не такой уж и красавчик».
Нина, уронив сбивалку и ложки в воду, задумалась на секунду-другую.
– Нет-нет, все не так было, но… не могу поверить, что я ему все это наговорила.
– А как вообще разговор может выйти на такое? – спросила Мэдди, активно принимаясь за груду посуды.
– Я ему сказала куда больше. – Нина поморщилась от воспоминаний. – Сказала, что он мне совсем не нравится.
– Бог ты мой, это же просто иной способ сказать «ты мне очень-очень нравишься». Отрицание – это лучший способ признания. – Мэдди с громким звоном уронила несколько вымытых вилок на сушильную доску.
