Она оставила кресло за дверью и громко постучала, сообщая о своем появлении.
– Господи боже, ты вовремя.
– Доброе утро, как ты поживаешь?
– Отлично, – проворчал он. – Скука смертная. Все или на работе, или разъехались.
Окна были распахнуты, и легкий ветерок шелестел занавесками, игриво закидывая их в комнату к Себастьяну.
– На улице сегодня очень хорошо. – Нина помедлила мгновение, но потом решила, что не имеет смысла откладывать. – Что думаешь насчет прогулки?
– И куда ты предлагаешь? – В его безжизненном голосе не слышалось согласия, только некоторая саркастическая нотка типа «не говори глупостей» или «ну-ну, и куда же мы пойдем?», но и категорического отказа Нина тоже не услышала.
– Я подумала, ты столько уже сидишь взаперти. Ну и… понимаешь… дело в том…
Он повернулся и посмотрел на нее тем пронзительным взглядом, от которого она, как обычно, почувствовала себя абсолютно невоспитанной дурой.
– Дело в том, что я взяла ненадолго кресло-каталку, подумала, что ты захочешь прокатиться. Подышать свежим воздухом. – Губы Себастьяна скривились, а она продолжила: – Смена обстановки. Чтобы ты выбрался из этих стен. Сегодня хорошая погода, солнце. Ты проторчал здесь сто лет, а на улице так хорошо, что ты мог бы, ну, ты знаешь…
– Ты взяла кресло-каталку? Правда? – На его лице промелькнула целая гамма выражений, наконец, осталось одно: удивление, которое порадовало ее.
Нина кивнула, стряхивая воображаемую пушинку со своих черных джинсов.
С его губ неохотно сорвался смешок.
– Это…
Она изо всех сил сжала губы и затаила дыхание в ожидании. Что скажет этот ворчун?
– Блестяще.
– Правда? – сказала она, высоко вскинув голову.
– Да. Хотя при такой презентации хорошего продавца из тебя не получится. – Себастьян широко улыбнулся. – И я не уверен, что тебе хватит мышц, но при условии, что мы не будем подниматься к Сакре-Кёр, давай попробуем.
– Правда?
– Не делай такие удивленные глаза. – Себастьян улыбнулся ей. – Я же не закоренелый зануда. Если бы дождь лил как из ведра, а я был бы полностью обездвижен, то, может быть, еще и подумал, но я ведь в случае чего могу встать и доковылять до отеля. А с помощью какого колдовства тебе удалось обзавестись креслом-каталкой?
Нина беззаботно улыбнулась и пожала плечами.
– Оставим колдовство волшебникам, а мне позволь просто насладиться этими редкими словами одобрения от тебя.
– Неужели я и в самом деле так плох? – сказал Себастьян, подначивая ее, и в уголках его глаз собрались смешливые морщинки.
Она спокойно посмотрела на него.
– Именно так.
Себастьян стал серьезным.
– Извини. Мне иногда не удается переключиться из рабочего режима, а я так хорошо тебя знаю, что как-то забываю управлять собой. Ты знаешь, близкое знакомство…
– Порождает презрение? Но ты меня теперь и не знаешь. – Нина посмотрела на него решительным взглядом. – За десять лет я сильно изменилась. Я больше не глупая девчонка, помешавшаяся от дурацкой влюбленности.
Ну вот, она это сказала. Сказала прямо, ничего не скрывая.
– Не презрение, определенно никакое не презрение. Просто когда ты с человеком на короткой ноге, многое воспринимается как должное. Прости меня. Я был немного резок.
– Немного резок! – Ее голос сорвался на писк. «Как он мог совершенно не обратить внимания на ее попытку внести ясность в их отношения». – У тебя акула превращается в аквариумную рыбку.
Себастьян ухмыльнулся.
– Я же попросил у тебя прощения. Ну, так ты уже собираешься вывезти меня в этой великолепной колеснице или и дальше будешь мне напоминать, что я был невоспитанным гадом?
– Только ты ни на что особое не рассчитывай. Я думаю, что в рейтинге кресел-каталок – это самое обычное. Оно скорее «Фиат», чем «Феррари».
– Если я с его помощью смогу выбраться отсюда, то все остальное меня мало волнует. Сегодня это будет моей колесницей.
– Мавис
[60], – сказала вдруг Нина. – Ее зовут Мавис.
Себастьян застонал и проигнорировал ее.
* * *
– Ну, так куда ты меня повезешь в моей колеснице? – спросил Себастьян, устроившись в кресле. Костыли он уложил сбоку, а сломанную ногу выставил перед собой. Сегодня он выглядел так, будто скинул груз с плеч. Его уверенность в ней неожиданно подняла Нине настроение. Если бы дела обстояли иначе, то она не сомневалась – никакого облегчения она бы не почувствовала.
Ей достаточно было сделать всего несколько шагов по улице, чтобы понять, что, толкая кресло-коляску, можно по-новому увидеть мир, в особенности если ты прежде никогда не думала о том, что можно свалиться с бордюрного камня, или о людях, которые так медленно освобождают тебе дорогу. Резко остановить каталку или изменить ее курс так же трудно, как если бы ты стоял за штурвалом океанского лайнера. По крайней мере, так ей показалось. Это было нелегко. Еще хорошо, что Себастьян не сел в кресло, пока они не вышли из вестибюля отеля на тротуар, потому что кресло увлекло Нину за собой вниз по пандусу, что было не самым хорошим началом, но Себастьян этого, казалось, не заметил.
– Это мое первое путешествие с коляской, так что не жди ничего особенного. Я не думаю, что она сделана для высокой скорости и хорошей маневренности.
– Можешь об этом не беспокоиться, я сегодня смирю моего внутреннего Бен-Гура
[61]. Это моя колесница. Это моя свобода. И способ убить еще один день. Я уже не помню, когда в последний раз позволял себе забыть про бухгалтерские отчеты, звонки подрядчиков и графики.
– Ты увеличил свою дозу таблеток? – с улыбкой спросила Нина. Она взялась за ручки на спинке кресла-каталки и принялась толкать его по тротуару, пытаясь приспособиться к этому беспечному состоянию Себастьяна.
– Нет, это все солнце, оно повысило мой витамин D и улучшило мое настроение. – Себастьян обернулся и одарил ее очередной ослепительной улыбкой. Он был так близко, что Нина видела щетинки, пробивающиеся на его подбородке, и крохотные карие крапинки в его глазах, разбудившие в ней такие острые и мучительные воспоминания, что она с трудом сдержала вздох. Себастьян просит ее попробовать шоколадный мусс, дает ей ложку и улыбается так, что сердце у нее в груди делает сальто. Она ему сказала тогда, что мусс просто оргазмический. Правда, в шестнадцать лет Нина и представить себе не могла, что это такое в реальности.
