Нина обмакнула полотенце в воду, потом отжала его, чтобы оно осталось влажным, а не мокрым, и очень осторожно принялась очищать роспись. Через считаные секунды из-под грязного слоя стали появляться краски, различимыми стали даже крохотные мазки кисти.
Стена заиграла зеленью и голубизной, появилась половина туловища русалки с робкой улыбкой на лице и серебряными струящимися волосами, она протягивала зрителю перламутровые раковины. На чьей-то руке, предплечье которой было скрыто следующей панелью, сидел тритон, крохотные рыбки сновали туда-сюда из его открытой пасти и обратно.
Нина пожалела, что так плохо разбирается в искусстве.
– Мэдди! – сказала она, поворачиваясь к Марселю. – Она разбирается в живописи. – С этими словами она вытащила телефон и быстро нашла Мэдди в списке контактов.
– Привет, это я. Слушай, не могла бы ты прийти ко мне в кондитерскую вместо музея. Хочу тебе показать кое-что.
– О боже. Лечу, – ответила Мэдди. Нина улыбнулась – ей хотелось поскорее увидеть лицо Мэдди, которой предстояло увидеть гораздо больше, чем она предполагала.
Теперь, когда слой грязи был снят и Нина могла видеть волшебно-яркие цвета, ей открылись и какие-то выцветшие фрагменты, с части которых краска облупилась, но, и несмотря на все это, роспись была прекрасна. Она почувствовала, как Марсель с ломиком в руке присел рядом с ней.
– Попробуем? – сказал он.
Они работали рука об руку, единственным звуком в зале был скрежет панелей, извлекаемых с насиженных мест. По мере того как Марсель уносил панели, она подходила к стене и осторожно смывала грязь с ее поверхности.
– Можно задать вам вопрос? – спросила вдруг Нина. Молчание ее не устраивало.
– Спрашивайте.
– Вы когда-то работали в «Савойе». Каким образом вы оказались здесь? Я имею в виду, вы ведь наверняка могли найти работу где угодно.
Теперь, задав этот вопрос, она вдруг почувствовала себя ужасной нахалкой.
– Извините, это, конечно, не мое дело.
– Я работал в «Гросвеноре». В «Дорчестере». В «Чутон-Глене». В «Глиниглсе»
[56]. – Марсель горько усмехнулся. – Я хорошо зарабатывал, но за это пришлось заплатить высокую цену. Я потерял жену. Мы собирались в отпуск, но меня попросили поработать, и мы договорились, что я встречу ее в Бретани. Но я допоздна задержался на работе. Я всегда задерживался на работе. Моя жена постоянно сетовала на это. Я опоздал на паром. Моя жена погибла в автомобильной катастрофе, пока я переправлялся через пролив. Будь я с нею, не она сидела бы за рулем.
– Я вам сочувствую, – сказала Нина, осознавая собственную неспособность произнести дежурную утешительную фразу, чтобы он поверил: в случившемся нет его вины, тогда как звук его смиренного голоса явно свидетельствовал о том, что он явно признает себя виноватым и мучается этим.
– Это было давно. – Он пожал плечами. – Я живу с сестрой. Она сама по себе. Мать-одиночка, работает посменно. Вот вам ирония судьбы. – Марсель вытянул губы. – Я помогаю ей с детьми. Это означает, что она может не волноваться, когда задерживается на работе.
Хотя Марсель и был одним из самых скованных, закрытых людей, с какими встречалась Нина, она не смогла сдержаться, протянула руку, прикоснулась к его плечу.
– Вероятно, для нее это важно – иметь семью, которая ее поддерживает.
Впервые за время их знакомства на печальном, как у бассета, лице Марселя появилась полноценная улыбка, добравшаяся и до его глаз, засветившихся гордостью.
– Они такие замечательные ребята.
В течение нескольких следующих минут Марсель говорил о двух своих племянниках, которых, судя по его словам, чуть не боготворил.
– Возьмите для них несколько эклеров, – сказала Нина.
– Спасибо. Если вы не возражаете, я возьму, но… – Марсель надул губы, а в его глазах горели укоризненные искорки. – Я думаю, вам пора расправить крылышки. Эклеры вы освоили. Нам нужно что-то новое для наших клиентов. – Он кивнул, показывая на стены. – Что-то достойное такого высокого искусства.
* * *
К появлению Мэдди они успели ободрать панели с одной стены.
– Боже мой! – воскликнула Мэдди. Войдя в кондитерскую, она остановилась как вкопанная. – Боже мой! – Она подошла к Нине, остановилась. – Это поразительно. – Она задержалась у начальной части росписи, потом медленно пошла вдоль стены. – Мне это напоминает Джона Уильямса Уотерхауса
[57], только здесь живопись более импрессионистская. Это… это. – Она подняла руки ладонями вверх.
– Кто он? – спросила Нина, чувствуя себя невеждой.
– Его работа сразу узнается. Он написал знаменитую «Леди Шаллот», несколько Офелий. Прерафаэлит. Англичанин, но вдохновение черпал в Италии. – Мэдди глаз не могла оторвать от росписи, она протянула руку, потрогала шелковистую поверхность рыжевато-золотистых волос одной из русалок. – Русалка, или нимфа. Это просто великолепно. Зачем кому-то понадобилось скрывать такую красоту?
– Я думаю, она вышла из моды, – сказала Нина. – К тому же тут есть места, которые нужно восстанавливать, вот посмотри. – Она показала на выцветшее пятно. – Это потребует работы. Может быть, им было не по карману восстанавливать ее… или сама роспись им не нравилась.
– Хммм, – промычал Марсель и пробормотал что-то себе под нос, направляясь к своему рабочему месту за стойкой. Короткое хрупкое согласие между ними, казалось, было разрушено, но у Нины имелся рычаг влияния на него. Под хмурой, ворчливой наружностью метрдотеля скрывался человек с сердцем. Не с мягким сердцем, а просто с сердцем. А этого для начала было достаточно.
– Если бы у тебя нашелся человек, который смог бы это реставрировать, которому бы это так понравилось, что он бы взялся за эту самую сказочную из работ?
Мэдди наклонила голову.
– От скромности я не помру, но я тебе вот что скажу: я довольно неплохой художник.
– Правда?
– Да… в общем, достаточно хороший. Почему, по-твоему, я изучаю историю искусства? Я люблю живопись.
– И ты художник?
– Ха! Нет. Я неплохо работаю кистью, набила руку на работе с углем, но… серьезно? Такие, как я, не становятся художниками. – Она добродушно рассмеялась. – Нам нужно зарабатывать деньги. История искусства дело неприбыльное… кто знает, устроюсь я когда-нибудь на работу или нет?
– И ты думаешь, что смогла бы? – Нина кивнула в сторону русалки.
Мэдди надула губы, потом сделала шаг вперед, нагнулась к выцветшему месту в росписи, ее палец прошелся по очертаниям на стене, потом она задумчиво сказала:
