– Это, конечно, делал Себастьян. – Она закатила глаза.
Рот Марселя дернулся, возможно, это даже была улыбка. Себастьян сделал шаг вперед и чуть поклонился, потом одарил всех очаровательной улыбкой и вернулся на прежнее место.
– Хотел узнать, откуда взялись эти подставки? Они добавляют ко всему такой приятный штрих.
– Я нашла их в одной из комнат наверху. Там куча всяких вещей. Фарфор, приборы, мебель. Это все…
– Отправляется в мусор. Я забыл, что там наверху столько хлама.
– Но часть этих вещей очень мила.
– И совершенно для меня бесполезна.
– Но тебе понравились эти подставки.
– Только потому, что они оказались полезными сегодня и здесь.
– Но ты же не можешь вот так взять все это и выбросить.
– Могу, если оно никогда не будет использоваться. Разбираться во всем этом – бесполезная трата времени. У меня бизнес, если бы я занимался сбором утиля – тогда может быть.
Игнорируя перекошенное от ужаса лицо Нины, Себастьян заковылял к группе, взял себе чашку кофе.
Этот человек какой-то бизнес-робот. Да как у него только мысль такая возникла – выкинуть весь этот прекрасный фарфор? Нина покачала головой, взяла швабру и принялась подметать муку с пола, напоминающего песчаные дюны. Когда она приблизилась к задней двери, та распахнулась, и в кухню вошла очень стройная светловолосая женщина.
– Бонжур, – сказала она, после чего разразилась целым потоком слов на французском. Единственное слово, которое смогла разобрать Нина, было «Себастьян», но, конечно, произнесенное очень сексуально, словно в конце этого имени было с десяток «н».
– Он здесь. – Она кивнула в сторону Себастьяна на тот случай, если незнакомка не понимает по-английски.
– Ah bon. Merci. – Женщина одарила ее улыбкой в тысячу ватт и застучала высокими каблуками невыносимо изящных туфель, которые творили удивительные вещи с ее и без того великолепными ногами.
– Sebastian, chéri, – проговорила она и без малейшей тени смущения протолкалась через окружавших его людей и прижалась своими пухлыми напомаженными губами к его губам.
– Катрин. – Он посмотрел на часы. – Ты рано пришла.
Девушка томно пожала плечами, и это движение было таким изысканным и не требовавшим от нее никаких усилий, что показалось, будто неторопливая волна прошла по ее телу.
– Прошу любить и жаловать, это Катрин. Извини, мне нужна минуточка.
– Всем привет, рада познакомиться. – Она вдруг заговорила на безупречном английском, посмотрела на Билла и Питера, и ее ресницы вспорхнули, а Билл и Питер уставились на нее ошарашенным взглядом.
Себастьян, закончив сборы, попрощался со всеми, а Катрин подошла к двери и встала при ней, как вышибала, явно вознамерившийся выставить его отсюда.
Нина еще никогда в жизни не чувствовала такого унижения. Со спутанными волосами, липкими от сахара руками и потная, она смотрела на изумительное пурпурно-розовое платье Катрин, малюсенькую черную сумочку «Шанель», болтающуюся на ее запястье, и неброские, но очень недешевые на вид драгоценности, украшающие ее запястье и уши.
– А вы, вероятно, Нина, младшая сестра Ника, – неожиданно сказала Катрин, перехватив любопытный взгляд Нины. – Я много о вас слышала. – Улыбалась она широко, демонстрируя ряд идеальных зубов в обрамлении пурпурно-розовых глянцевых губ.
– Вот как. – Удивленная Нина стрельнула глазами в Себастьяна.
Катрин захихикала. Зато я о тебе ничего не слышала, подумала Нина.
К сожалению, ген язвительности не передался ей по наследству, а потому она никак не смогла заставить себя произнести эти слова вслух.
– Да, я присутствовала, когда ваш братец умолял Себастьяна дать вам эту работу. – Она, словно в недоумении, покачала головой. – Он ведь так не хотел этого. Я думаю, вы ему не нравитесь. – Ее широкая улыбка и глаза, излучавшие чрезмерную лучезарность, ничуть не делали ее слова менее язвительными. Впрочем, Нина ни на секунду и не верила, что в этом состояло их назначение.
– Себастьян – друг моего брата, а не мой, – сказала Нина, сжимая в руке швабру и чувствуя себя Золушкой при виде Себастьяна, хромающего к ним на костылях.
– Конечно же. А, Себастьян, дорогой, едем? Я тебя отвезу на обед в самый божественный маленький ресторанчик. Совершенно эксклюзивный.
Катрин не заметила неторопливого, усталого движения век Себастьяна, она в этот момент разглаживала на себе платье, но Нина обратила внимание. Себастьян был в изнеможении. Меньше всего ему нужно было ехать куда-то обедать. И двигался он медленно – верный знак того, что нога у него болела. Нина сделала шаг к нему – не смогла сдержаться.
– Ты как? – спросила она и тут же шутливо добавила: – Принимал болеутоляющее?
Себастьян вяло улыбнулся ей в ответ.
– Пойман с поличным, няня Нина.
– Болеутоляющее? – скривившись, проговорила Катрин. – Ах, дорогой, почему же ты ничего не сказал? – Она закусила губу. – Не знаю, смогу ли еще раз забронировать там столик.
– Не волнуйся, все нормально. – Он кивнул ей в подтверждение своих слов. – Я приму сейчас одну штуку и буду как огурчик.
Она похлопала его по предплечью.
– Oui, ma chéri. Такие мужчины, как ты, не терпят над собой опеки. – Она бросила на Нину иронический взгляд, который Нина истолковала как «Ха! Кто бы мог подумать, а?».
Нина пожала плечами. Себастьян вытащил блистер с таблетками из кармана, выковырял две себе в ладонь, потом посмотрел в сторону раковины в другом конце кухни, где остальная группа теперь мыла свои кофейные чашки. Нина же продолжила мести пол шваброй, а проходя мимо Себастьяна, сказала:
– Я бы тебе принесла стакан воды, но я же знаю: ты не терпишь опеки.
Себастьян с покорным видом сжал губы и пошел на костылях к раковине. Нина постаралась прогнать короткий укол вины. Если ему понадобится помощь, у него есть Катрин.
Глава пятнадцатая
– Бонжур.
Марсель бросился навстречу Нине забрать у нее зонт, с которого капала вода.
– Бонжур. Фу, какая гадость. Просто ужасный дождь. Как у нас дома. Что происходит с Парижем весной?
– Такова парижская весна. Лондон тут совсем рядом. Чего вы хотите? Чтобы тут на улицах танцевала Лесли Карон?
[42]
Нина настороженно моргнула.
– Я не знаю, кто такая Лесли Карон.
– Танцовщица. Кино. «Американец в Париже», – сказал Марсель, тяжело вздохнув. Он еще сильнее выпятил губы. – Что я могу сделать для вас сегодня утром?
