– О’кей, очень миленькая. Так сойдет? – Нина посмотрела на высокие балконные двери, на маркизетовые занавески, чуть колышущиеся на ветерке. За окнами был крохотный балкончик, выходивший на бульвар. На верхнем этаже угловая квартира давала две разные перспективы, виды в обе стороны были великолепные, даже видна Эйфелева башня. С этим видом она была слишком хорошо знакома. Уже один тот факт, что она находится здесь одна и имеет возможность созерцать это в реальности, приводил ее в замешательство. К этому добавлялось не дающее Нине покоя знание о том, что ей нужно черт знает сколько времени проводить на кухне кондитерской и приводить ее в порядок. Марсель категорически отказался ей помогать. Она каждый день говорила себе, что у нее впереди целых семь недель, чтобы познакомиться с городом, и спешить ей некуда.
– Я бы хотела представлять, где ты находишься, детка. – Горькая улыбка на лице матери заставила Нину почувствовать себя виноватой. А как иначе? Отточенная долгими годами опыта и воспитанием пятерых детей, эта улыбка стала не таким уж и тайным ее оружием. С телефоном в руке Нина вышла на балкон.
– Ах, какой вид! И день какой замечательный, солнечный. Почему ты сидишь дома?
– Разговариваю с мамой, – сказала Нина, снова наводя камеру на себя.
– Ну-ка, ступай на улицу. День просто великолепный.
– Я собиралась осмотреть город чуть позже. – Нине не хотелось признавать, что все ее осмотры до сего дня ограничивались стенами квартиры Себастьяна и посещениями кондитерской, где она была в роли уборщицы – скребла и чистила кухню, методически осуществляла реорганизацию ящиков и их содержимого.
– Ты только смотри там, поосторожнее. Я слышала, в Париже карманные воры просто ужас какие. Ты ремешок от сумочки вешай на шею и держи ее перед собой. Хотя я слышала, что они ремешки просто ножами перерезают.
– Ма, все будет в порядке.
Если ее мать таким образом побуждала ее к прогулкам, то вряд ли это могло принести желаемый результат.
– И смотри, обязательно…
– А вот это зона отдыха.
Она неторопливо сделала полный разворот с камерой.
– Ах, детка, замечательно. Миленько! Великолепно. Ты озорница.
Нина, вернувшись на экран, улыбнулась матери шаловливой улыбкой.
– Да, тут роскошь необыкновенная. Я думаю, что не видела диванов лучше этого. – Она погладила светло-серую бархатную обивку, похлопала по диванным подушкам цвета морской волны. – Я думаю, Себастьян привлекал какого-нибудь дизайнера интерьеров, цвета все такие успокаивающие, прохладные.
– Очень по-летнему, – сказала мать, которая была большой поклонницей цветового анализа и подбора цветовых сочетаний.
– Кухня?
Нина вздохнула, понимая, что мама не успокоится, пока не увидит всю квартиру. Она пересекла комнату и резко свернула в кухню-столовую.
– Боженьки ты мой, Нина! Какая красота!
Нина не могла не согласиться: большая комната без каких-либо перегородок с видом на Эйфелеву башню и в самом деле была замечательна. В этой обставленной по последнему писку моды кухне стояли отливающие глянцем шкафы без ручек и имелись все гаджеты, известные человечеству.
– Покажи мне кофемашину. Ой, Джон! Джон! Иди сюда скорей, посмотри.
Нина слышала, как ее родители восторгались по поводу встроенной кофемашины из нержавеющей стали, прикидывали, куда бы им поставить такую и сколько она может стоить.
Нина пошла дальше, показала матери широкий коридор с мягкой подсветкой в нишах и плиточным полом, ванную с огромной душевой кабиной и миленькой синеватой плиткой.
– Как все мило, дорогая. Так ты и домой не захочешь возвращаться.
– Не переживай, ма. Как только Себастьян снова обретет способность двигаться, он захочет вернуть себе эти покои.
– А как он поживает, красавец? Передай ему привет от меня. Обязательно. Нам его не хватает. Он ведь практически жил здесь. – Нина закрыла глаза, точно зная, что последует дальше. – А потом вдруг… не знаю, почему он перестал приходить. Жаль, что мы его так редко видим.
– Может, потому, что он уехал в университет, а потом окончил школу кейтеринга, – уже, наверно, в тысячный раз высказала предположение Нина.
– Ну, мог бы заглядывать на каникулах.
Подбородок Нины напрягся, и она с благодарностью подумала: хорошо, что камера все еще направлена на модерновую душевую.
– Ну вот, экскурсия закончилась, – сказала Нина. – Как там овечки – ягнятся…
– Ты не показала мне спальню. Ну-ка, давай.
– Да обычная спальня. Кровать…
– Слушай, ведь это так интересно узнавать, как у них там в других странах. Ты разве так не думаешь?
Нина остановилась у дверей спальни. Никаких разумных оснований не показывать эту комнату матери у нее не было, но все равно…
Она открыла дверь, словно видела эту комнату в первый раз, и ощутила то же беспокойное чувство: она словно подглядывала за любовниками, вторгалась в чужую жизнь. В спальне она чувствовала это острее, чем в какой-либо другой комнате, вероятно, потому, что здесь было множество личных вещей.
– Ух ты, пододеяльник, очень мило. По-мужски, но со вкусом. Себастьян всегда отличался хорошим вкусом. Лампы очень приятные. А что он читает?
Нина проглотила слюну. Этот мужской атрибут в виде серого и бледно-голубого с черным покрывала постоянно напоминал ей о том, что она проводит ночи в спальне Себастьяна, а лежащий обложкой вверх открытый роман Дэвида Балдаччи
[13] лишь усиливал неприятное чувство, будто Себастьян вышел на минуту и вот-вот вернется.
Нина старалась как можно меньше времени проводить в этой комнате, по крайней мере, когда она не спит. Присутствие Себастьяна здесь подавляло ее.
– Давай-ка посмотрим его фотографии, – сказала мать. Нина устало подошла к стене, противоположной кровати, к многосекционной фоторамке с набором снимков из разных лет. Она особо и не обращала внимания на эту рамку прежде, поскольку там была куча фотографий, копии которых она не раз видела: Себастьян с Ником и другими ее братьями.
– Ой, кажется, это я! – воскликнула мать. – Прекрасно помню этот день. Он тогда выиграл свое первое кулинарное соревнование. И прямо оттуда пришел ко мне и показал приз. Этот снимок сделал твой отец.
Нина помнила, как он готовился к этим соревнованиям. Они несколько недель подряд были его подопытными кроликами. Хорошо еще, что вся семья любила свинину.
– Милая фотография – на которой он с родителями, – сказала мать с симпатией в голосе. Нина по-прежнему держала в руках телефон, разглядывая фотографию Себастьяна в день окончания университета, он стоял между своими родителями, вид у него был напряженный и страдающий. Он получил свою степень, чтобы угодить родителям, хотя его влекло совсем другое. Через неделю после окончания он поступил в колледж на отделение кейтеринга.
