– Я не встречала такое исследование, интересно, насколько оно популярно, – сказала Рут, почувствовав внутреннюю дрожь от беспокойства. Она посмотрела на часы и встала. – Мне пора. Удачи вам!
– И вам! Позвоните, если надумаете приехать. – Эрин записала свой номер на бумажной салфетке и отдала ее Рут. – Помните, все возможно! Главное – не бояться рисковать.
* * *
Шейла и Рут сидели на скамейке в саду Морраб-гарденс и с нездоровым наслаждением поедали еду из детства: корнуоллские пирожки с местными помидорами, потом булочки с шафраном, намазанные топлеными сливками. Шейла описала тяжелый получасовой визит к матери, которая подумала, что она новая опекунша, и вежливо, но твердо попросила ее уйти; в конце концов она начала волноваться, и лучше было оставить ее в покое.
– Я уже встретилась со всеми, с кем должна была, и не вижу смысла возвращаться туда завтра, так что с этого момента будем делать все, что ты захочешь.
В тот же день они поехали в “Минак”, открытый амфитеатр, высеченный в скале у деревни Порткарно. Они ездили туда со школьной группой на спектакль “Сон в летнюю ночь”, когда им было пятнадцать: Рут первый раз побывала в театре, и он очаровал ее на всю жизнь; в двадцать лет она сыграла на сцене роль леди Макбет в университетской постановке. Теперь она села рядом с Шейлой на гранитной плите у края обрыва. Толстые шмели зарывались в заросли рассыпанных по траве розовых армерий, за ними гналась вереница маленьких синих бабочек, а в небе отчаянно кричали серебристые чайки, бороздящие потоки теплого воздуха; ниже мерцало море, словно его поверхность была усыпана сапфировой крошкой.
Рут чувствовала, как вновь обретает часть себя, которую давно потеряла. Она повернулась лицом к солнцу и вздохнула.
– Хорошо-то как!
Она легла на траву и вытянула руки и ноги. Ребенок опустился в нижнюю часть живота, давление на диафрагму ослабло, и внезапно ей стало легче дышать.
– Как же нам повезло, что все это было у нас в детстве, – сказала Шейла. – Я иногда жалею, что наши мальчики выросли в Лондоне – жить в городе здорово, но…
– Понимаю, – ответила Рут. – Я вот думаю, может, вернуться в Корнуолл и редактировать сценарии из дома. Буду зарабатывать меньше, но и стоимость жизни тут ниже, меньше стресса. Многие на телевидении так работают. В Пензансе дом в георгианском стиле стоит как квартира с двумя спальнями в Хаммерсмите.
Шейла засмеялась.
– Рут Яго, не могу поверить своим ушам. Ты же всю юность мечтала сбежать отсюда! Ты здесь и недели не протянешь.
Телефон Рут громко и пронзительно зазвонил. Не открывая глаз, она попросила Шейлу выудить его из сумки.
– Это Лорен, – сказала Шейла.
Рут взяла телефон: она ждала извинений сразу после их ссоры, но дочь так и не вышла с ней на связь со дня приема в клинике.
– Привет, – холодно сказала она.
– Мама, как ты? Странно звучишь.
– Все хорошо, спасибо.
– Мы приехали к тебе: тут на полу письма и газеты, а тебя нет. – Она помолчала. – Ты что, уехала?
– Я в Порткарно, на выходных. – Рут услышала голос Дэна на заднем плане.
– Она в Корнуолле. Понятия не имею почему. Тише, я спрошу. Мама, пожалуйста, предупреждай в следующий раз. Мы очень волновались.
– В ваших правилах сказано, что мне нужно сообщить вам, если я уезжаю из страны, а не из центра Лондона.
– А если бы ты попала в аварию или что-то случилось с ребенком? Если бы схватки начались, пока ты там, а мы здесь? Это безответственно. Когда ты вернешься?
– Завтра вечером. И, поверь мне, до родов еще далеко. У меня не было никаких предупреждающих знаков, а до кесарева сечения еще больше пяти недель.
Лорен вздохнула.
– Я просто хочу, чтобы ты предупреждала меня заранее.
– После твоих недавних слов мне не хотелось.
Голос Лорен изменился.
– Прости, мама. Я была в ужасном состоянии и ничего из того, что я говорила, не имела в виду. Я ждала до сегодняшнего дня, потому что хотела извиниться лично. Мы принесли тебе цветы. Я поставила их в вазу на столе в коридоре.
– Извинения приняты, – ответила Рут, но, стараясь сдерживать гнев, сжала руку в кулак так сильно, что костяшки пальцев побелели. Лорен сожалеет недостаточно. – Мне пора, но я дам тебе знать, когда буду дома, хорошо?
Рут бросила телефон обратно Шейле.
– Она говорит со мной так, словно я непослушная школьница, которая хочет навредить своему ребенку…
– Она не это имеет в виду, нужно делать скидку.
– …а для меня нет ничего важнее его. Так и должно быть, потому что он полностью зависит от меня.
– Лорен тоже зависит от тебя, и мне кажется, что в данный момент она очень уязвима, – заметила Шейла. – Может, ей тоже нужно немного заботы?
– Меня на всех не хватит, – возразила Рут. – Она взрослая, а он еще нерожденный ребенок. Я должна расставить приоритеты.
* * *
Воскресным утром они устроили пикник на пляже Марасион. Повсюду сияли огромные лужи, в которых отражалось бледно-голубое небо; Рут плавала в огромном купальнике для беременных, который она купила по этому случаю, потом искала ракушки и капсулы ската, которые называют кошельками русалок, – в детстве она проводила целые часы за этим занятием. Пока Шейла плавала, Рут сидела на берегу, зачерпывала пригоршни сухого песка и медленно пропускала поток песчинок сквозь пальцы, наблюдая за молодыми семьями в нескольких футах от нее. Женщины лежали дружными стайками, загорали, болтали и смеялись, а дети строили с отцами замки из песка или бегали к волнам с рыболовными сетями. Одна женщина собралась уезжать.
– Нам пора, – сказала она дочери, – иначе Джек будет ждать у Гарри и гадать, куда мы пропали, правда?
На девочке лет трех были только трусы. К ней подошла мама с футболкой и юбкой. Малышка схватила их.
– Я сама!
Девочка подошла к песчаной полянке возле Рут и начала медленно и неумело одеваться. Она натянула футболку через голову, обнаружила, что надела ее не той стороной, стянула ее и начала все сначала. Прежде чем надеть юбку, она наклонилась, чтобы сорвать с нее крошечные комочки засохших водорослей. Мать стояла на расстоянии, реагируя на слова ребенка, но не вмешивалась, позволяя ей делать все самостоятельно и в своем темпе.
Рут вспомнила, как она обращалась с Лорен и Алекс, когда они были в том же возрасте: из-за ужасной нетерпеливости и желания все делать эффективно она бы сама одела дочку – задача всегда важнее ребенка. Каждая отстаивала бы свою волю, потом началась бы истерика, слезы и жгучее чувство гнева и вины, плачущего ребенка пришлось бы уносить с пляжа, хороня воспоминания об этом дне. Мать посадила девочку в коляску. Малышка выудила из кармана маленькие камешки, раскрыла ладонь и показала маме: они улыбнулись друг другу.
