«Эти смерти не должны были случиться, – сказал Кейс на конференции по неравенству. – Эти люди, кто медленно, кто быстрее, сами идут навстречу смерти»
[249].
Ухудшение показателей было «устойчивым и достаточно длительным», чтобы в целом повысить уровень смертности среди белых и перекрыть увеличение продолжительности жизни за счет достижений в лечении рака и болезней сердца. Такой поворот обратил вспять «десятилетия прогресса в смертности и был уникальным для Соединенных Штатов, – писали Кейс и Дитон. – Ни в одной другой богатой стране не наблюдалось подобной тенденции».
Для данной группы американцев уровень смертности вырос, в то время как показатели в других западных странах не просто упали, но буквально рухнули. Показатель для белых американцев среднего возраста вырос с примерно 375 на 100 000 человек в конце 1990-х годов до примерно 415 на 100 000 в 2013 году, в то время как в Соединенном Королевстве, например, в то же самое время упал с 330 на 100 000 до 260 на 100 000 случаев. График уровня смертности в ведущих западных странах показывает восходящую линию смертности белых американцев среднего возраста по сравнению с ниспадающей линией их коллег в других западных странах
[250].
Что могло объяснить ухудшение перспектив этой группы американцев, ухудшения уникального для западного мира и неожиданного даже для Соединенных Штатов?
Авторы отметили, что с 1970-х годов реальная заработная плата рабочих оставалась неизменной, что привело как к экономической незащищенности, так и к тому, что поколение стало менее обеспеченным, чем предыдущие. Но они признали, что подобный застой произошел и в других западных странах. Они отметили, что сопоставимые западные страны имеют более щедрую систему социальной помощи, которая может предложить страховку, недоступную в Соединенных Штатах. И все же белые американцы не будут единственной группой, затронутой стагнацией заработной платы и хрупкостью системы соцзащиты. «Синие воротнички» из других слоев общества будут в равной, если не большей степени подвергаться риску в моменты экономического кризиса. Уровень смертности чернокожих исторически был выше, чем в других группах, но даже уровень их смертности снижался из года в год. Именно белые американцы среднего возраста все чаще стали умирать от отчаяния.
С кастовой точки зрения, это наименее обеспеченные члены американской доминирующей касты в наиболее неустойчивом положении. На протяжении поколений они могли воспринимать как должное свое унаследованное положение в иерархии и выгоды, которые оно предлагало их предкам.
Тем не менее мы можем недооценивать последствия сдвига в демографии, разрушения профсоюзов, предполагаемую потерю статуса, опасения за свое место в мире и негодования по поводу утраты неприкосновенности, на которую могли рассчитывать их отцы, – и все это в лучшие годы их жизни. Растущая иммиграция из-за Тихого океана и Рио-Гранде, а также восхождение на пост президента чернокожего человека разрушили привычный многим людям мирок, и эти многие, возможно, откликнулись на призыв «вернуть нашу страну» после 2008 года и «снова сделать Америку великой» в 2016 году.
В Америке политологи дали имя этому недугу незащищенности: угроза статусу доминирующей группы. Этот феномен «не является обычной формой предубеждений или стереотипов, которые включают взгляд свысока на чужие группы, которые считаются неполноценными, – пишет Диана Мутц, политолог из Университета Пенсильвании. – Напротив, это порождено чувством, что внешняя группа работает слишком хорошо и, таким образом, представляет собой реальную угрозу для собственного доминирующего группового статуса»
[251].
Жертвы, павшие смертью отчаяния, принадлежат к той самой категории людей, которых столетия назад в процессе построения кастовой системы возвышали колониальные элиты. Плантаторы предоставили более высокий статус европейским йоменам и представителям низших классов, создав новую американскую категорию, известную как белые. В прежние времена даже те, у кого не было рабов, писал белый южный писатель У. Дж. Кэш, цеплялись за «дорогое сокровище своего превосходства белого человека, которое было ему даровано рабством; и поэтому были полны решимости держать черного человека в цепях»
[252].
К середине двадцатого века белый американский рабочий класс, как писала белая южная писательница Лилиан Смит, «игнорировался и эксплуатировался»
[253], и кормили его практически только духовной пищей – гордостью за «белый цвет кожи», отличающий его от цветных.
Выдающийся социальный экономист Гуннар Мюрдал писал, что белые из рабочего класса нуждаются в разграничении каст больше, чем белые из высшего класса. «Это люди, которые склонны агрессивно подчеркивать, что ни один негр никогда не сможет достичь статуса даже самого низшего из белых»
[254].
С психологической точки зрения о людях, умирающих от отчаяния, можно сказать, что они умирают от краха иллюзий, от обнаружения дыр в догмате веры в то, что унаследованное, невысказанное превосходство, естественная заслуга перед подчиненными кастами обеспечит им достойное место в иерархии. Они полагались на эту иллюзию, возможно, неосознанно и, похоже, нуждались в ней больше, чем любая другая группа в крайне заточенном на постоянную борьбу за выживание обществе, «в котором постоянным страхом была нисходящая социальная мобильность
[255], – писал историк Дэвид Рёдигер. – Можно потерять все, но не белизну».
В разгар Великой депрессии ученый У. Э. Б. Дюбуа заметил, что белые американцы из рабочего класса, как утопающие в круг, вцепились в идею компенсации в виде «публичного и психологического признания», как он выразился. «Им воздавалась хвала, и выражалось почтение за то, что они были белыми»
[256]. Они приняли грубую неопределенность трудовой классовой жизни в обмен на гарантию кастовой системы, что, несмотря на любые возможные проблемы, они никогда не окажутся на самом дне.
