— Какой кошмар, — Марина прижала ладонь ко рту. — Алик… Мать ведь его так этого боялась… Не могу поверить… ужас какой…
— А вы его знали? — спросила Тоня, округлив глаза.
— Да, он тоже из лагеря. Он ведь такой молодой… — ошарашенно бормотала Марина, отставив тарелку с едой.
— Да, — поддакивала ей Тоня. — Сейчас просто ужас что творится…
Я молча ел. Эта новость меня вообще никак не тронула. Мне даже неинтересно было, кто и за что его застрелил. Наверняка за дело и ладно. Но Марина, поохав на пару с Тоней, переключилась на меня, когда та вышла:
— Тимур, неужели тебе его совсем-совсем не жалко?
— Кого? Алика, который хотел тебя изнасиловать, а потом сгноить в пещере? Нет, не жалко.
Я уж не стал добавлять, что, как по мне, туда ему и дорога. Она и так смотрела на меня серьезно и даже со вздохом произнесла:
— Всё-таки ты безжалостный… — Потом грустно улыбнулась: — Но зато честный.
***
Марина всё-таки навязалась Тоне в помощнице готовить к приезду отца праздничный ужин. Пока они хлопотали, я торчал с ними на кухне, зачарованно наблюдая, как она нарезает, чистит, помешивает. Так и подмывало пристроиться к ней сзади. Если б не Тоня — так бы и сделал.
Отец позвонил из аэропорта около шести, а в семь уже нагрянул. Марина нервничала, хотя и старалась казаться невозмутимой, но я уже выучил: когда волнуется, она обхватывает и трет левое запястье. Ещё улыбается, только не насмешливо, как обычно, а как-то неуверенно, что ли.
Я видел всё это сейчас, когда мы вышли встречать его в холл. Хотел приобнять её, подбодрить — ну чего она так его боится? Но она отстранилась.
Отец же, как назло, застрял у дверей — ему кто-то позвонил на сотовый, и он топтался на пороге, выстреливая в трубку обрывистыми: да… нет… да… нет.
Охота было сказать ему, чтобы послал того, кто звонит. Ну что за фигня-то? Но тут он сам наконец убрал телефон в карман пиджака и повернулся к нам.
Как там Марина говорила? На нее он смотрел в лагере недобро? Так вот недобро — это ещё очень мягко. Его аж перекосило, когда он её увидел.
— Что она здесь делает? — брякнул он тут же раздраженно.
Марина отшатнулась, и я всё же приобнял её.
— Ты чё? — офигел я. — Это у тебя вместо здрасьте? Её зовут Марина. И она здесь делает то же, что и я.
— Это меня тоже интересует. Час назад… не успел я прилететь, как мне позвонил этот... директор лагеря, рассказал, что ты там устроил. А потом сбежал.
— Ясно. Теплой родственной встречи можно не ждать, — хмыкнул я и, держа Марину за руку, потянул её наверх.
— Тимур! — окрикнул он меня.
— С приездом, — не оборачиваясь, бросил я через плечо.
Завел Марину к себе в комнату. Она привалилась спиной к стене с совершенно потерянным выражением.
— Ты не обижайся, — обхватил я родное лицо ладонями, склонился к ней. — Не обращай на него внимание. У него просто дурное настроение. Ну и вежливостью особой он никогда не отличался. Я с ним поговорю…
— Я должна уйти.
— Нет!
— Я не могу так. Это унизительно оставаться там, где…
— Пожалуйста, перестань. Не нагнетай. Я не могу тебя отпустить. Его, видать, директор накрутил, вот он и… Я поговорю с ним и все улажу.
Марина покачала головой и посмотрела на меня с какой-то обреченностью во взгляде.
— Это не настроение, я же чувствую. Я твоему папе не нравлюсь. Очень.
— Да с чего бы? Он тебя даже не знает толком. Марин, давай так, я с ним поговорю, если ничего не получится, мы уйдем вместе?
С минуту она смотрела на меня молча, потом кивнула…
***
Разговор с отцом я не стал откладывать. Забурился сразу к нему в спальню. Он пробурчал:
— Я могу с дороги хотя бы душ принять?
— Что за фигня? — пропустил я мимо ушей его реплику. — Какого хрена ты так с ней? Если она тут, значит, я ее привел. И привел не просто так.
Отец злился и молчал.
— Она — моя девушка. Я ее люблю, она меня любит. И нравится тебе или не нравится, тебе придется с этим смирится. А если нет, то и…
— Ты же ее совсем не знаешь!
— Что мне нужно, я о ней знаю. Это ты ее не знаешь. И сразу видишь в ней врага. Это уже шиза какая-то! Ещё и с порога накинулся на нее. Она уйти теперь хочет. А если она уйдет, то уйду и я.
— Это из-за нее ты в лагере погром устроил и кого-то там избил, а потом сбежал?
— Что за чушь? Какой погром?
— Так директор сказал.
— Бред. Даже говорить про это не хочу. Так что, уйти нам?
— Да постой ты! Почему у тебя все сразу так…
— Как — так? Ты сам начал этим своим «что она здесь делает»… Ты хоть подумал, каково ей?
Отец ответил не сразу.
— И что, серьезно все у вас?
— Серьезнее не бывает.
Он покачал головой. Снял галстук, швырнул к пиджаку, на кресло, распустил манжеты и воротник на рубашке.
— Ты не ответил. Мы с Мариной уходим или остаемся?
— Я никого из дома не гоню, — буркнул он.
— Остаемся или уходим? — налегал я.
— Оставайтесь. Я же сказал...
— И ты не должен с ней так разговаривать.
Отец смерил меня тяжелым взглядом, но ничего не ответил.
— Ты не должен так с ней разговаривать, — повторил я жестко.
— Я тебя услышал. У тебя всё или ещё что-то?
Момент для просьбы был не самый удобный, но выбирать не приходилось.
— Ещё что-то. Ты сядь, рассказ будет долгий…
И я выложил отцу всё, что знал. И про разбитый мерин, и про Марининого бывшего, и про то, как её забрали. В общем, про всё рассказал.
Ну, я ждал, что это ему не понравится, но не думал, что настолько.
— Ты-то каким боком туда встрял? Тебе это на кой? — орал он так, что у него на шее вздулись вены.
— Что за дикие вопросы? Если б мать была на месте Марины, ты бы так же говорил?
Но он все равно еще час, не меньше, метал громы и молнии, пока не сдулся. Но в итоге я все же вытряс из него обещание всё разрулить.
— Да куда я теперь денусь, если ты туда влез, — раздраженно ответил он. — Сейчас позвоню, иди уже…
46
Марина
Я опустилась в кресло, закрыла глаза. Так проще было успокоиться в ожидании, когда Тимур вернется.
Честно говоря, примерно такую реакцию его отца я и предполагала. Ну, может, не настолько грубо и в лоб, но его враждебность я отчетливо ощутила ещё тогда, в лагере.
