— Да нет! — я почувствовала, как стремительно краснею. — Я переодевалась в пещере…
Но тут в палату заглянула медсестра и зашипела на Нину:
— Дежурный сейчас придет, мне втык даст, что больная не спит и в палате посторонний. Давай, Нин, завтра поговорите. Идём!
Медсестра скрылась, и Нина тотчас поднялась с кровати, пошла к двери, однако на миг остановилась и, беззлобно усмехнувшись, бросила:
— Ты, главное, смотри, если что и было у вас, чтоб в лагере об этом ничего не узнали, а то сразу выпрут с позором. А с таким папашей, как у этого Тимура, вообще проблем, чувствую, не оберешься.
— Ничего у нас не было, — уже увереннее соврала я, хотя лицо так и полыхало.
— Ну и хорошо, спи, отдыхай.
Нина вышла, а я в изнеможении опустилась на кровать. Господи, как стыдно-то! Пусть она не на том свои выводы построила, и я, конечно же, объясню позже, почему мы оказались в пещере вдвоём. Да и парни видели, Гена уж во всяком случае. Но главное ведь то, что она попала в точку со своим предположением. Вот так сходу ткнула меня лицом в правду. И правда эта постыдная.
А я ведь об этом даже не задумывалась. Сначала так радовалась, что нас нашли, потом расстроилась, что Тимура увозит отец, и только сейчас ужаснулась — что я наделала.
Я ведь клятвенно заверяла Павла Константиновича, что ни с кем ни при каких обстоятельствах никогда… И тут на тебе. Как же я в глаза ему буду смотреть?
И Тимур… он же мальчишка совсем, малолетка. Я не имела права даже мыслить о таком, а я… я его, считай, совратила. Он ведь признался мне, что никого до меня у него не было. Ну как признался? Просто выложил преспокойно как данность. Не то что Ромка, который, помню, хвастался своим богатым опытом, накопленным, разумеется, до встречи со мной. Да и вообще мне казалось, что парни в этом деле, скорее, припишут себе несуществующие победы, чем вот так откровенно скажут: ты — первая.
Тогда я даже прослезилась, а сейчас меня аж замутило. Там, в пещере, всё выглядело так естественно. Казалось, нужным, необходимым, правильным. А тут меня буквально отрезвило. Я просто взглянула на себя со стороны, взглянула так, как всё это увидят другие — Нина, директор, отец Тимура да все. Я просто совратила чистого мальчика. И «он сам хотел» — ничуть меня не оправдывает.
Боже, какой позор…
Я прижала ладони к пылающему лицу. Нет, никто об этом не узнает. Тимур уже уехал. Мы больше не увидимся. Эта наша тайна так и останется тайной. И хорошо, что он уехал. Иначе наверняка начались бы сложности. Он ведь такой необузданный, такой своевольный, плевать ему на «можно» и «нельзя». А если бы вдруг всплыла правда… нет, даже думать об этом не хочу, проще сразу под землю провалиться.
Да, это хорошо, что его больше не будет в лагере, всё тверже повторяла я, а по щекам струились слезы. Хорошо, да, но почему же тогда от этого так больно щемит в груди?
Полночи я изводила себя, а когда наконец начала потихоньку задремывать, услышала, как скрипнула дверь. Кто-то вошёл в палату. Я и не пошевельнулась — решила, что медсестра заглянула или санитарка, мало ли, больница же. Но тут вдруг матрас прогнулся — этот кто-то присел с краю на мою кровать.
Я тут же испуганно подскочила.
— Тшш, — моментально узнала я голос и силуэт…
— Тимур... — выдохнула я.
32
Тимур
— Я понимаю твою злость, твою обиду. Мы оба тогда погорячились. Но я не должен был… — Отец замолчал. Посмотрел виновато. — Но ты мой сын, и что бы ты ни думал, я всё готов для тебя сделать.
— Я все равно никуда отсюда не уеду.
Мы уже больше часа переливали из пустого в порожнее. Он то негодовал, то давил на жалость, то обещал всякие ништяки, только бы я уехал с ним прямо сейчас. И вообще не понимал, почему я так упорно отказываюсь.
А потому что опоздал он. Ещё несколько дней назад я бы без разговоров отсюда умотал. Что я, не помню что ли, как сам хотел из лагеря свалить. Но теперь — нет. Теперь меня отсюда ничем не выманишь. Пока она здесь.
— Да здесь же бардак! Тебя тут чуть не убили. Я не могу тебя тут оставить.
— Да чё ты придумываешь? Убили, ага.
— Вас трое суток искали! А знаешь, почему? Потому что твои товарищи указали совсем на другое место. Потому, что два долбоклюя, которые должны были за вами следить, уперлись хрен знает куда! Потому что ваш директор такой же…
— Да понял, понял, кругом убийцы. Только я все равно отсюда никуда не поеду.
Мы сидели в отцовской машине. Вдвоем. Отец велел водиле покурить, и тот послушно топтался в пяти метрах от хаммера, время от времени поглядывая на нас. Мне тоже адски хотелось курить, а ещё есть, спать и занырнуть под горячий душ. Но сильнее всего мне хотелось найти Марину. В этой сутолоке я потерял её из виду. А позже директор сказал, что ее увезли в больницу. В Байкальск. Вот туда мне и надо было.
— Да в кого ты такой упертый?! Тебя надо врачу показать. Хорошему. Лучшему.
— Зачем? Я же сказал, со мной все в порядке. Не надо мне никаких врачей.
— Да что ж такое-то! Ты хоть знаешь, что я пережил за эти трое суток? Ты хоть представляешь себе? Я ж думал, всё, потерял я сына, не увижу тебя больше. Да я изгрыз себя. Проклял все на свете, что отправил тебя сюда. Ещё так расстались… винил себя...
— Ну и зря, нормально всё. Выдохни.
— Ты всё ещё злишься на меня.
— Да нет же. Я просто не хочу уезжать.
Отец с минуту сверлил меня взглядом.
— У тебя что, тут кто-то есть? Девушка? Ты поэтому вот так? Из-за нее?
Я не сразу ответил. В первый момент хотел бездумно сказать правду, но осекся, сам не знаю, почему. И позже не мог объяснить, что меня тогда остановило. Наверное, в его тоне или во взгляде что-то такое было. Потому что я вдруг понял — если отец узнает про Марину, то это ему точно не понравится. Так-то пофиг, конечно. Сильно он спрашивал мое мнение, когда со своей Жанной мутил. Только вот если ему что-то не нравится, он может и вскинуться, и тогда ждать от него можно что угодно. И испортить ей жизнь — ему как два пальца.
Короче, я решил, что расскажу ему, конечно, про неё, ну и вообще их познакомлю. Но потом, позже, при других обстоятельствах. Когда он успокоится, когда не будет всей этой фигни, что он жаждет забрать меня домой, а я, типа, класть хотел на него из-за неё. Потому что мне надо, чтобы он нормально её принял, без негатива.
Превозмогая себя, я выдавил:
— Да какая, нахрен, девушка? Что ты начинаешь? Просто нормально мне тут, а всякое говно везде и с кем угодно может случиться.
Отец отвернулся к окну. Долго молчал, я уже чуть не задремал, потом сказал:
— Ладно, мы сейчас оба на нервах. Давай так: сегодня никуда не поедем, ни домой, ни в лагерь. Остановимся в Байкальске, в гостинице. Отдохнем, а завтра утром на свежую голову решим, что будем делать дальше.
