— Вам уже пора, Сонечке надо отдыхать! — вежливо, но строго заявляет вошедшая в палату медсестра. Смотрю на малышку и вижу, как начинают дрожать ее губки. Целую прохладный лобик, щеки, втягиваю нежный, по-детски волшебный аромат ее волос. Если бы я только могла остановить время! Вернуться назад, туда, где все было хорошо! Но сдерживаюсь из последних сил, сбегаю, чтобы не растягивать прощание еще дольше. Соня отвлечется, уснет, а потом будет ждать моих звонков. Из командировки. И я надеюсь, что она не будет тосковать слишком сильно, ведь понятия не имеет, как все обстоит на самом деле. Поверила в мою ложь. А для меня это — еще один повод себя ненавидеть.
Кроме этой ненависти и боли скоро не останется никаких чувств. Я выхожу в коридор и обессиленно прислоняюсь к стене. Понятия не имею, куда идти и что делать дальше. Не хочу никого видеть. И домой тоже не могу: там все слишком сильно напоминает о ней, о моей Сонечке. Каждая крошечная деталь в квартире. Там ее запах, там вещи впитали тепло ее рук и в каждом уголке чудится звонкий смех…
— Лев хочет тебя видеть, — неожиданно врывается в сознание ненавистный голос.
Я поднимаю голову, пытаясь сфокусировать взгляд на стоящей передо мной женщиной.
— Врачи разрешили посещение, и он требует, чтобы ты приехала. Представляешь, не поверил в то, что записано на видео. И в мои слова тоже.
Она совершенно спокойна и даже улыбается. А у меня нет сил пошевелиться. Могла бы, упала прямо здесь. Закрыла бы глаза, чтобы больше никогда не вставать. Ничего не видеть, не чувствовать…
Белые стены, пустынные коридоры, душный запах лекарств… Никогда не любила больницы, а после сегодняшнего дня, кажется, начну ненавидеть. Потому что это царство смерти. Здесь умирают надежды, превращаются в прах самые светлые мечты.
Я вроде бы здорова, но сердце рвется из груди, готовое разлететься на сотни крошечных осколков. И их никогда, никогда уже не собрать.
Смотрю на женщину, стоящую передо мной с ледяной ухмылкой. Не хочу слышать ни одного ее слова, но не могу спастись от них, они стучат в висках, врезаются в сознание, буравят грудь, вынуждая меня смириться с неизбежным.
— Поэтому ты сейчас поедешь к нему и повторишь лично все, что сказала на камеру.
Я вспоминаю свое жуткое признание и холодею. Слишком хорошо знаю, какой будет его реакция. Какую боль ему это принесет.
— Все повторишь, поняла? Что никогда не любила. Что встречалась с ним только из-за денег.
Закрываю глаза, мотая головой. Неправда. Неправда!
— И да, самое главное: что согласна оставить дочь ему.
У меня перехватывает дыхание. Приходится податься назад, прислоняясь спиной к стене: ноги не держат.
— Я её мать… Она — самое дорогое, что есть в моей жизни.
— Так с этим никто и не спорит. Ты и дальше останешься её матерью. По документам. Я даже буду разрешать вам видеться, мы ведь уже говорили об этом. Конечно, если не будешь делать глупости.
— Ты чудовище… — отчаянье кислотой выжигает внутренности. Я почти ничего не вижу от застилающих глаза слез. — Неужели сможешь спокойно жить после этого?
— В моих действиях нет ничего ужасного. Я всего лишь забочусь о своей семье.
— Соня — моя семья! — выплевываю надрывно ей в лицо, одновременно понимая, что говорю в пустоту. Никаких в мире аргументов не хватит, чтобы переубедить эту женщину. — МОЯ!!!
И Лев… хочется добавить, но у меня нет на это права. Моим он был слишком недолго, да и то лишь в мечтах. Какая разница, что понимали друг друга с полуслова? Что совпадали наши интересы, и мы никогда не могли наговориться, оказываясь рядом? И что только с ним единственным я чувствовала себя по-настоящему счастливой и любимой?
Я хотела бы жить для него, но уже не смогу. Мы опоздали встретиться, а теперь поздно что-то менять…
Задыхаюсь болью, которая ледяным панцирем сковывает все тело. Этой боли слишком много. Безумно много за всего несколько последних дней.
— Он никогда не поверит, что я готова отказаться от собственного ребенка…
— А ты сделай так, чтобы поверил! — шипит в ответ женщина. — Ведь хочешь, чтобы твоя дочь была счастлива? Вот и позаботься об этом!
Она смеется колючим, едким смехом, будто касаясь оголенных нервов. Глаза слепит от слез, да только понимаю, что плакать нельзя. От этого станет только хуже. Лицо распухнет, и тогда я точно ни в чем и никого не смогу убедить.
— И перестань изображать из себя мученицу! Ты молодая, красивая, родишь себе другого ребенка. Только в следующий раз мужика правильно выбирай. Нечего зариться на чужих!
— Но я же ничего не знала… — вцепиться бы ей в лицо, расцарапать совершенные черты. Хоть что-то сделать, чтобы унять раздирающее меня отчаяние. — Все вышло случайно.
— Только это тебя и оправдывает, — сквозь зубы цедит женщина. — Но не испытывай больше моего терпения. И запомни: он мой. Был моим и моим останется. А теперь, с Сонечкой, у нас будет просто идеальная семья. Не беспокойся, я сумею позаботиться о твоей дочери. Вернее, уже о моей. Не тяни время, оно сейчас играет не в твою пользу. Давай, иди!
Глава 26
Не знаю, сколько проходит времени, прежде чем осмеливаюсь, наконец, дотронуться до ручки и открыть дверь в палату Льва. Он не наивная маленькая девочка, которой можно наплести всякую чушь и придумать нелепые объяснения. Он не поверит в сказки про командировки, да и вообще во все, что я могу наговорить. Тем более, что совсем недавно говорила другое. Объяснялась ему в любви и уверяла, что это навсегда. Мы с ним навсегда.
Какой же глупой была! Наши отношения с самого начала не могли привести ни к чему хорошему. Чужой муж, чужое счастье. Я попробовала, вмешалась в чужую жизнь — и вот результат. Сейчас больно не только моей малышке. Ему — ничуть не меньше. Но и это не все: я должна сделать еще больнее. Должна как-то убедить в том, что идиотская запись видео — чистая правда.
Ноги будто ватные, в ушах стоит гул, и хотя я не плачу, перед глазами все равно туман. Крадусь в палату, как воришка, сгорая от страха и стыда. И мечтая, чтобы что-то случилось, помешало моему признанию. Чтобы не пришлось говорить то, что раздирает горло своим чудовищным содержанием.
Захожу и замираю у самого входа, боясь пошевелиться. Это элитная, платная палата со всеми удобствами, но от того она не перестала быть местом, где владычествует боль и смерть. И сейчас здесь умирает то доброе, что было между нами. Вернее, я это убиваю. Собственноручно и добровольно.
В вытянувшейся на кровати фигуре так мало от мужчины, которого я люблю. Любила. Теперь от этих чувств ничего не осталось. Внутри все выжжено, выдрано. Пустыня. Настоящее царство смерти.
Лев выглядит изможденным и бледным, и эта бледность еще больше усиливается из-за покрывающих голову бинтов. Боже, это тоже из-за меня! Это я во всем виновата! Я и ему сломала жизнь.
