— Доктор…
— Проблема в том, — его взгляд чернеет, — что такие операции делают только платно. Даже в экстренных случаях. И только в одной клинике города. Мы уже связались с ними, они готовы взять Соню, но…
Я, кажется, наконец, понимаю, что он пытается до меня донести. Плевать на деньги. Какая бы сумма не понадобилась, я ее найду. Займу у друзей, кредит возьму, на крайний случай. Но когда доктор озвучивает цифры, внутри все обрывается. Это не просто много… Таких денег я никогда в жизни в руках не держала. Разве что квартиру продать…
Но ведь на чаше весов Сонина жизнь. Ее здоровье, ее будущее. Я в любом случае отдам все, что есть. А дальше… дальше мы что-то придумаем. Устроюсь еще на одну работу, снимем комнату. Главное, сейчас ей помочь.
— Я найду деньги, — говорить с уверенностью не получается, голос продолжает дрожать, но я изо всех сил стараюсь не разрыдаться. Надо быть сильной, у меня просто нет другого выхода. — Прямо сегодня дам объявление о продаже квартиры и думаю, в ближайшие дни…
— Вы не поняли, — перебивает меня врач. Его глаза виновато бегают, и даже в моем состоянии невозможно не заметить, что ему тяжело говорить. — У нас нет нескольких дней. Если операцию не сделать в ближайшие часы… потом будет слишком поздно.
Он сыпет какими-то медицинскими терминами, что-то пытается мне объяснить, но из всей этой страшной массы слов я улавливаю лишь одно: времени нет. Вообще нет. НЕТ!!!! Я ничего не успею сделать, не смогу спасти родную дочь.
Это жуткое откровение пульсирует в висках, рвет меня на части. И нет ни ответа, ни решения, лишь только дикий, нарастающий ужас от собственной беспомощности. Я слепну от него, задыхаюсь, захлебываюсь слезами… А потом сквозь отчаянье и боль слышу ровный и спокойной голос Ольги Невельской.
— Мы же не можем допустить, чтобы малышка страдала. Договаривайтесь об операции, доктор, я все оплачу.
Глава 24
В первое мгновение я не верю. Кажется, что от переживаний и страха помутился разум, вот и мерещатся вещи, которых в принципе быть не может. Но стираю слезы и прояснившимся взглядом смотрю на Невельскую. Нет, это не ошибка. Я услышала именно то, что сказала эта женщина. Она действительно пообещала оплатить операцию. И сейчас в ее глазах мне отчетливо видится… тепло? Как такое возможно?
Или случившееся напомнило ей о собственной трагедии? Я словно в замедленной съемке наблюдаю, как Ольга беседует с врачом, уточняет детали оплаты и что-то записывает в телефон. Это совсем не похоже на розыгрыш, да и не шутят такими вещами.
Когда доктор уходит, поднимаюсь навстречу женщине. Мне хочется ее обнять, потому что все прежние мои обиды и недовольства сейчас просто перестают иметь значение. То, что она согласилась сделать, не сравнимо ни с чем.
Меня все еще трясет, но хватает сил улыбнуться.
— Не знаю, как вас благодарить…
Ольга прищуривает глаза, изучая меня. Молчит, тоже улыбаясь, а я, поглощенная переживаниями и внезапным облегчением, не сразу понимаю, что тепло в ее глазах тает, сменяясь ледяным холодом.
— Мне не нужна благодарность. Девочка действительно ни в чем не виновата. Было бы жаль, если бы она осталась калекой.
Я вздрагиваю от этих слов. «Жаль» — слишком слабо сказано. Не знаю, как смогла бы в таком случае жить. И что бы делала без помощи Невельской.
— Я все верну. Все до копейки. Не сразу, но обязательно верну. Продам квартиру, это займет какое-то время, но…
— Зачем мне твоя квартира? — усмехается женщина. — И возвращать ничего не надо, у нас нет проблем с деньгами.
Я застываю. Что-то не так в ее словах, но пока не могу понять, что именно. Но если не нужны назад деньги, что она хочет взамен? Чтобы я оставила Льва?
Меня накрывает внезапное осознание, что слишком рано поверила в ее великодушие. Что ж, она нашла отличный способ избавиться от соперницы. Но это неважно. Ради Сони я сделаю, что угодно. Как бы сильно не любила ее отца, если Ольга захочет, чтобы мы расстались, не стану возражать. Зачем мне любовь, если с моей малышкой случилась беда? Лев поймет, обязательно, у нас с ним все равно ничего бы не вышло… Пора посмотреть правде в глаза.
— Хотите, чтобы я больше не встречалась с вашим…
Ольга смеется, перебивая меня, и от этого смеха по коже ползут мурашки.
— Ты угадала, мне действительно кое-что нужно взамен. Не могу же я просто подарить тебе такую сумму. Эти деньги придется заслужить.
— Чем… заслужить? — я прислоняюсь спиной к стене, потому что ноги внезапно отказываются меня держать. Случившийся кошмар и не думал заканчиваться, кажется, все только начинается…
— Не тем, о чем ты подумала, — Ольга демонстративно поправляет роскошную копну волос, и я чувствую себя рядом с ней серой мышью. Уставшей, измученной и беспомощной. Что бы она ни сказала, все равно не смогу отказаться. У меня просто нет выхода. Но все равно даже не предполагаю того, что она произносит после: — Лев официально признает свое отцовство. А ты подпишешь бумаги и передашь мне опекунство над Соней.
— Это невозможно… — шепотом отзываюсь я, все еще не веря, что слышу подобное на самом деле. Сейчас она скажет, что пошутила, что не имела в виду ничего такого…
Но Невельская вскидывает брови, изображая недоумение.
— Нет? То есть мне догнать доктора и сказать, что операция отменяется? Я правильно тебя поняла?
— Нет! — отчаянно мотаю головой, боясь даже думать о том, что она откажется платить. И еще больше боясь того, что придется сделать мне самой взамен. — Я не верю… Зачем тебе моя дочь?
Сама не замечаю, как перехожу на «ты», но не до церемоний уже. Слишком дико, безумно происходящее, чтобы я подбирала слова.
— Она нужна Льву, — пожимает плечами Ольга. — А я не собираюсь расставаться с мужем.
— Я не стану с ним больше встречаться… Мы уйдем из вашей жизни. Исчезнем и никогда не побеспокоим. Обещаю! Только не отбирай ее у меня… Я же ее мать. Я люблю Соню…
Невельская хмыкает.
— Ну так и люби, кто тебе мешает? Ты, наоборот, должна радоваться, что твоей дочери выпадает такой шанс. У нее же будет все. Все, понимаешь? Лев души в ней не чает, он все на свете сделает, чтобы она была счастлива. Да и я… — она умолкает на мгновенье, улыбка сходит с ее лица, — люблю детей. Я позабочусь о твоей девочке, хорошо позабочусь. Можешь не волноваться.
Я почти уверена, что, говоря о любви к детям, она вспоминает своего собственного сына. И до сих пор испытывает боль — вижу это в глубине потемневших глаз. Значит, не совсем очерствело сердце и можно попытаться достучаться. Делаю несколько шагов, чтобы приблизиться вплотную, и не могу удержаться: сжимаю дрожащими пальцами ее ладони.
— Ольга, пожалуйста… Ты же не можешь говорить об этом всерьез. Сонечка — не игрушка, не вещь, которую можно взять и передать в чье-то пользование. И она ведь тоже любит меня. Я для нее — самый родной человек. Она не сможет без мамы… Я нужна ей!
