– Это уже перебор.
– Я хочу увидеть Мишу.
– Тпру-у-у, ты слишком резвая, малышка. Сначала тебе нужно будет постараться, показать, что ты стала послушной и шёлковой, и только потом я позволю тебе видеться с Мишей. Кстати, он по тебе скучает. Даже рисунок просил передать.
– Где он? – резко спрашивает Олеся.
Но потом сияние глаз Олеси притупляется.
– Я хотела бы посмотреть на рисунок Миши. Пожалуйста, – говорит мягче и опускает взгляд, упираясь им в район моей груди.
– Другой разговор, малышка. Думаю, мы сторгуемся на одном поцелуе. Хороший, взрослый поцелуй…
Олеся изумлённо вскидывает на меня тёмно-серые глаза, смотря с какой-то детской недоверчивостью и мольбой.
– Нужно привыкать, ты же понимаешь, – опускаю ладони на плечи, наталкиваю, вынуждая сделать шажочек.
– Можно вам…
– Тебе.
– На «ты» только прилюдно? – уточняет Олеся.
– Нет, это всегда, малышка. Привыкай играть. Ты не знаешь, в какой момент на тебя направлен объектив камер репортёров или гнусных папарацци.
– Хорошо, – прикрывает глаза, словно собираясь с мыслями. – Можно тебе кое-что сказать? Ильяс.
– Разумеется. Смелее…
Ладони спускаются на талию, смыкаясь замком. Хрупкая малышка, реально. Я могу обхватить её талию кольцом своих пальцев.
– Гипотетически… – начинает она. – Если бы девушка, попавшая в беду, подобную моей, могла говорить всё что вздумается…
– Ага, гипотетически, – хмыкаю я.
– Да. Гипотетически она могла бы сказать очень многое. Например, назвать мужчину, стоящего перед ней, мерзким, гнусным, подлым…
– Это всё синонимы, малышка. Кажется, ты недоучилась в университете. Ц-ц-ц, какое упущение. Я этим займусь…
– Старым интриганом, – заканчивает, будто не слыша меня. – Гипотетически даже при одной мысли о поцелуе с этим стареющим извращенцем, девушку бы начало тошнить. Гипотетически если бы его слюнявые губы только притронулись к ней, девушке захотелось вымыть рот с мылом.
– Какая подробная речь. Столько всего сказано. Гипотетически, – ухмыляюсь. – А теперь о реальном, кроха. Ты будешь ласковой со мной. Станешь обнимать и целовать со всем жаром, на который ты способна. Твоё упрямство только разжигает аппетит. Будешь капризно отворачивать лицо, я плюну на свой принцип – не спать с маленькими глупыми девственницами…
Лицо Олеси покрывается краской.
– Откуда ты знаешь… – возмущается и тут же пытается исправить оплошность. – С чего ты решил, что я девственница?!
– В клубе требовали медосмотр. Ты прошла его совсем недавно. Заключение гинеколога я видел. Абсолютно чистая и нетронутая девочка, – с удовольствием пью смущение с её лица. – Я предпочитаю опытных девиц. Но в случае упрямства, приду в твою постель. Упражняться в акробатике. Ты гибкая, кроха? – сжимаю её за задницу. Напряжённую, кажущуюся каменной. – Люблю гибких малышек. Ты станешь очень жаркой и послушной в моих руках…
Отвешиваю щедрую паузу.
– Ну, так что ты решила? Хочешь получить урок укрощения строптивой в постели или станешь послушной невестой?
– Я решила отделаться от поцелуя как можно быстрее и получить рисунок Миши!
Олеся резко хватает меня за шею, как будто намеревается оторвать голову. Несмотря на небольшой каблучок она всё равно ниже. Ей приходится привстать на цыпочки, чтобы дотянуться до моих губ.
Она сухо клюёт меня своими пухлыми губками. Стремится покинуть капкан. Но о таком мы не договаривались. Я обхватываю девушку за шею рукой, удерживая на месте. Слышу, как отчаянно быстро бьётся пульс в её венах.
– Эх, всему придётся тебя учить… – выдыхаю, прежде чем накрыть её рот своим.
Глава 7
Олеся
Не нужно меня ничему учить! Больше ничего путного на ум не приходит.
Жадные и грубоватые прикосновения губ Анварова выбивают из памяти моего тела всё, что я знала о поцелуях. Таких ещё точно не было. Жёсктих и властных, раскатывающих по губам знойный жар.
Твёрдые, резко очерченные губы Анварова сминают мои. Его язык, не церемонясь, углубляется внутрь моего рта, вынуждая меня вцепиться в угольную смолу мужского пиджака. Я боюсь упасть из-за возникшего головокружения. В голове вмиг стало пусто и ужасно гулко.
Ладони Анварова сминают талию, а потом начинают гулять по телу, исследуя и придавая форму, которую ему хочется. Мои пальцы сами крадутся вверх по напряжённым плечам мужчины, зарываясь в его короткие, густые волосы.
Дыхание начинает сбиваться в учащённый ритм. Получается лишь коротко вдыхать и жалеть, что не получается вдохнуть полной грудью. Анваров хищно похищает свободный кислород из моих губ.
Мужчина отстраняется немного, но лишь для того, чтобы усмехнуться и пробормотать, задевая губами мои губы:
– Поцелуй означает взаимность. Не стоит стоять, как ледяная сосулька…
Одна рука Анварова перемещается на моё бедро. Он подхватывает его, забрасывая на своё, и одновременно отклоняется спиной на стену. Подталкивает ближе и откровеннее.
Смотря на нас со стороны, можно подумать, что я сама бросилась на этого мужчину, умоляя о большем, чем просто поцелуй. Коротко прижимаюсь к твёрдым губам Анварова своими, не удержавшись от соблазна куснуть за нижнюю губу. Не сильно, но ощутимо.
– Так сгодится?
Мне тяжело смотреть в его уверенное лицо с отпечатком прожитого в уголках глаз, украшенных тонкими лучиками морщинок. Хочется отстраниться, чтобы Анваров не услышал, как громко в груди стучит моё сердце.
Кажется, если мужчина задержит меня ещё хоть на секунду, оглушительный грохот выдаст мои мысли. Мне хочется, чтобы он узнал их. Но целуется Анваров невероятно хорошо.
– Не сгодится.
– Что?
Он жёстко впивается пальцами в волосы, делая немного больно, и рывком приближает моё лицо к своему.
– Больше усердий с твоей стороны, крошка, – едва ощутимо очерчивает языком контур губ.
Вкрадчивая, щекочущая нежность на контрасте с властным захватом обезоруживает и заставляет теряться в его руках, становясь почти невесомой и невидимой. Он вынуждает меня делать это – раскрывать губы и самой ласкаться в ответ. Сначала чуть робко и торопливо, но постепенно входя во вкус крепчающего захвата и шторма адреналина.
Перестаю ощущать что-то ещё, кроме щемяще-сладкого томления, окатывающего с головы до ног. С толикой горечи – ведь это нежеланный поцелуй. Насильственный.
Поцелуй длится целую вечность. Или всего лишь несколько секунд? Все знакомые мне ориентиры сбиваются с привычного места. Лёгкий стон глушится запутанным сплетением языков. Но именно это становится сигналом, что было достаточно. Было даже чересчур.
