Прежде чем женщины представились друг другу, Аглая Денисовна, словно рентгеновский аппарат, просветила Самоварову взглядом своих раскосых темно-карих глаз. «К глазам как раз подходят», – подумала про духи Самоварова.
– Садитесь, выпьем кофе, поболтаем о делах наших скорбных, – спокойно предложила генеральша. – Единственное – нынче у нас самообслуживание, – слегка насмешливым тоном подчеркнула она, пододвинув Самоваровой банку растворимого напитка и кивнув головой на простенький электрический чайник, нелепо смотревшийся на изысканной скатерти «Веджвуд». – Андрей, будь так любезен, дай нашей гостье чашку.
– Не стоит беспокоиться, я выпью воды, – отказалась Варвара Сергеевна.
Мать Андрея принадлежала к тому типу людей, которые за легкой иронией умеют скрыть все что угодно – от ненависти до полной растерянности.
Бесспорно, она была красива. Не только в молодости, но и в свои, на вскидку, шестьдесят. В молодости же, с большой вероятностью, она была сногсшибательна.
Тяжелые черные волосы, густые ухоженные брови и тонкий, с легкой горбинкой нос выдавали в ней наличие восточной крови.
Свою светлую тонкую кожу и славянскую внешность Андрей явно взял от отца.
От матери же ему достались худоба, высокий рост и губы – подвижные, капризные.
– Андрюш, ну что ты там суетишься? – бросила Аглая Денисовна сыну. – Где эта ваша приживалка шастает? Позови ее, пусть поможет.
– Обойдусь.
Андрей резкими движениями продолжил кромсать кусок твердого сыра.
– Ты взял бы сырный нож, – предложила мать.
В ответ он скривил лицо.
– У тебя в доме до сих пор нет ножа для резки сыра?! Сказал бы, я бы купила, – нарочито милым тоном, словно она находилась на светском приеме, докапывалась до него Аглая Денисовна.
– Мама, может, хватит?! – не выдержал Андрей и отшвырнул от себя доску.
Сыр свалился на пол, и Андрей с ненавистью подпихнул его ногой.
– Может, хватит мне врать?! – неожиданно вспылила и Аглая, но тут же взяла себя в руки, бросив быстрый взгляд на доктора и Варвару Сергеевну: мол, как вам этот клоун?!
Валерий Павлович, все утро занимавшийся психологической реабилитацией Андрея, выглядел усталым. Стараясь не встречаться с Аглаей Денисовной взглядом, он достал из кармана платок, протер очки и, нацепив их обратно, посмотрел в сторону своего подопечного. Но Андрей, повернувшись ко всем спиной, шумно полез в холодильник.
– Может, тебе консервов хороших открыть, мама?! – издевательски выкрикнул он.
– Себе оставь, на черный день!
Голос Аглаи вновь стал злым и властным.
– Но ты же сказала, что голодна. – Он выудил из дальнего угла консервную банку. – О! Даже срок годности не истек, – продолжал паясничать Андрей.
– Я всего лишь сказала, что не откажусь от кофе, – холодно подчеркнула мать.
– Доктор, а ты как, угостишься по-простому?
Андрей хлопнул дверцей холодильника и подошел к сидевшим за столом, подбрасывая консервную банку и попеременно ловя ее то одной, то другой рукой.
– Андрюш, завязывай… Присядь лучше к нам.
Доктор был расстроен. Вся его утренняя работа летела в тартарары – как только в доме появился мощный раздражитель в лице Аглаи Денисовны, Андрей вновь впал в истерику.
– Кстати, рада с вами познакомиться, – демонстративно игнорируя сына, Аглая развернулась всем корпусом к Самоваровой и доктору. – Пока жили в Питере, мой отпрыск много времени проводил в доме вашего мужа. Алексея-то я хорошо помню, – улыбнулась она, глядя на Валерия Павловича.
– Как ты его помнишь-то? По групповым фото? К нам, Варвара Сергеевна, моим друзьям вход был заказан: мама не любит шум, а папа – беспорядок.
– Хороший у вас мальчик, – делая вид, что не слышит сына, продолжала она. – Каюсь, я на собрания в школу ходила редко… Да и столько лет прошло, так что, можно сказать, сегодня мы знакомимся заново, – и Аглая снова обворожительно улыбнулась. – А самое главное – вы здесь оказались очень кстати. Я давно подозревала, что в этом доме бардак. Но здесь даже не бардак, здесь клиника в чистом виде!
– Клиника в чистом виде то, что ты Тошку с дедом оставила, – сверля мать взглядом, перебил ее Андрей.
Аглая Денисовна наконец развернулась в его сторону:
– Я не позволю калечить психику ребенка! Вчера он целый день на нервной почве расчесывался.
– Ой! – Андрей плюхнул консервную банку в центр стола, задрал футболку и принялся скрести себе бока. – Я ведь тоже, мамуля, расчесываюсь!
– Быдло! – поджав ярко-красные губы, глухо уронила Аглая. – Сколько ни вкладывай в ребенка, как ни воспитывай, а выскочит какой-нибудь неправильный ген – и мы имеем то, что имеем.
Словно ища немедленной поддержки озвученной ею мысли, она требовательно посмотрела на доктора.
Валерий Павлович привстал из-за стола.
– Андрюш, пойдем, поговорим! – сердито сказал он. Невольно оказавшись меж двух огней, он уже не в силах был скрывать раздражение.
– Дядя Валер, может, лучше пойдем накатим? – развязно подмигнул ему хозяин дома.
– Это всегда успеется. Ну-ка, возьми себя в руки! Все же здесь женщины.
Наконец осознав, что перегибает палку, Андрей вернул лицу его обычное выражение.
– Пойдем, Валерий Павлович, продолжим нашу партию, – как ни в чем не бывало приобнял он доктора.
Когда они покинули столовую, Аглая Денисовна впилась в Самоварову полным отчаяния взглядом.
Вглядевшись в ее лицо, Варвара Сергеевна поймала на нем тень бессонной ночи, след от приема успокоительных и утренней ссоры с мужем и много чего еще, невысказанного даже себе самой.
Еще бы – в ее понятную жизнь стремительно ворвался хаос.
Он вовсе не был случайным. И она это знала лучше всех.
Похожее на громадный снежный ком, несчастье лепилось годами, задерживалось баррикадами из столового серебра, отвлекало шуршанием тканей, обманывало чужим смехом и голосами, прикрывало свое приближение повышенным давлением, статусом мужа и собственной осознанной неотразимостью, но… неотвратимо прорвавшись сквозь все это, вдруг сшибло ее с ног.
Неужели, при ее остром уме, Аглая Денисовна действительно надеялась, что пронесет?
Что смышленый не по годам белокурый мальчик, единственный внук, выношенный безродной самозванкой, защитит от неопрятной правды о том, что каждый из них существует сам по себе?
– Ради бога, хоть вы мне скажите, где Алина! – Аглая привстала со стула, подошла к Самоваровой и положила руку ей на плечо.
– Я не знаю, – честно призналась Варвара Сергеевна.
Теперь Алинина свекровь выглядела так, будто постарела на целую жизнь. Сквозь пудру и тональный крем проступили сеточки морщин, агатовые глаза померкли, а складки кожи на тонких длинных пальцах, унизанных драгоценными перстнями, безжалостно выдали ее возраст.
