Варвара Сергеевна старалась не смотреть в их сторону – Андрей был жалок, ну а Жанку, бросавшую на них с доктором глуповато-извиняющиеся взгляды, ей было искренне жаль. Варвара Сергеевна машинально взяла со стола свой стакан с виски. Обожавшая Тарантино, Самоварова, конечно, быстро узнала эту мелодию из фильма, в котором справедливость в лице высокой и жадной до крови блондинки восторжествовала. Обжегший нутро напиток был хоть и крепок, но действительно хорош.
– Ты сможешь его успокоить? – бросила она взгляд на доктора, плюхнувшегося на стул рядом. – Афобазолом тут, боюсь, не отделаешься. Посильнее что-нибудь есть?
– Посильнее сейчас только это! – Валерий Павлович кивнул головой на стакан в ее руке. – Ну а то, что посильнее, с алкоголем лучше не мешать.
– Боюсь, ему нельзя пить, – констатировала очевидное Варвара Сергеевна.
В ответ Валерий Павлович лишь вяло огрызнулся:
– Не драться же ты мне с ним предлагаешь?
– Конечно, нет.
– Его сейчас уже не остановишь, раз капля в рот попала. Да он еще в состоянии шока… Тебе не показалось, что к моменту нашего прихода он был уже подшофе? – Самоварова удрученно кивнула. – К великому сожалению, ты оказалась права, Алины у матери нет. А мы-то с тобой что будем делать? Давай решать. – Валерий Павлович придвинулся к ней вплотную. – Уезжать нам надо. Знал бы раньше, каким он стал, ни в жизнь бы не поехал, тем более с тобой, – торопливо бросал слова доктор, не любивший, как и все мужчины, оправдываться за свои неудачные решения. – А девица эта, – бросил он взгляд на портрет Алины, – небось и дала от него деру из-за пьянки.
– Он мне вчера сказал, что давно сошел с большой дистанции, – усмехнулась Самоварова.
Андрей успел сменить музыку, и теперь на всю столовую орала «Крошка моя» группы «Руки верх!».
– А эту помнишь?! – тряс он за плечи ошалевшую Жанку. – Ну че встала-то, как неродная? Помнишь, как мы на вашей кухне отрывались?
Громкая музыка неприятно закладывала уши, а из-под шкафов и подоконников Варваре Сергеевне слышался тяжелый, сдавленный шепот – обрывки фраз из Алининого дневника удивительным образом перекрывали в ее голове ревущую на всю столовую песню.
И, вновь почувствовавшая острую, сосущую тревогу Самоварова, не сумев придумать ничего лучшего, щедро пригубила виски.
– Есть у меня версия, Валер… Мне нужен еще день-полтора. Если мои предположения неверны, в понедельник надо будет убедить его подать в официальный розыск.
– Эй, сладкая парочка, доктор и сыщик, идите к нам! – прокричал им Андрей. Насквозь мокрая от пота рубашка прилипла к его спине. – А может, мы ее в гости пригласим? А че? Ща такси вызову, пускай сюда приедет и посмотрит на наш Ноев ковчег! Жаннет, ты с нами? Ты же замуж хочешь, я знаю… Я готов дать тебе сто один совет, как увести этого жука Ливреева из семьи! И будет у нас целых три счастливые пары! – отчаянно паясничал он.
Жестикулируя, он резко отпустил руку, которой пытался повести на поворот распоряжайку. Жанна потеряла равновесие и чуть было не упала. На ее счастье рядом оказалась стена с висевшим на ней портретом Алины. Андрей грубо отпихнул прижавшуюся к стене Жанну и снял со стены портрет.
Прижав портрет к груди, он вновь сменил песню.
– Я – это ты-ы-ы! Ты – это я-я! И никого не надо нам! Вот она, всегда со мной! – Тыча в портрет пальцем, орал он, перекрикивая Мурата Насырова. – Видишь, дядя Валер, это моя женщина, единственная и неповторимая!
– Угомонился бы уже, – раздраженно отмахнулся доктор. – Если ты планировал устроить дискотеку для тех, кому давно за тридцать, мог бы, хотя бы ради приличия, заранее нас в известность поставить. А наши нынче не пляшут.
– Валер, я покурить, – привстала из-за стола Самоварова.
– Что ж… Гулять так гулять, – попытался пошутить Валерий Павлович, кивнув на стакан в ее руке.
Но, вглядевшесь в ее побледневшее лицо, доктор, уверенный в том, что причиной ее вновь ухудшегося самочувствия послужил непрекращающийся ор, быстро подошел к Андрею и, выхватив из его руки телефон, выключил музыку.
Угомонился хозяин дома только через час, когда бутылка виски не без помощи окончательно махнувшего рукой на здоровье доктора была полностью опустошена.
И весь этот долгий час Валерий Павлович, Самоварова и Жанка, нездорово засуетившаяся, то подрезавшая на блюдечко яблоки и груши, то вдруг застывавшая истуканом и смахивавшая слезы, слушали сбивчивые воспоминания Андрея о том, как хорошо он жил с женой.
Когда Варвара Сергеевна и доктор уже уходили, они слышали, как Андрей, шумно поднимаясь по лестнице на второй этаж, звонил матери и требовал разбудить Тошку.
41
Из дневника Алины Р. 19 мая
В детстве под кроватью, в коробке из-под обуви у меня был тайник.
Почти пустой флакончик духов «Opium», расческа с несколькими выпавшими зубьями, простая черная резинка, заколка-невидимка, круглая синяя баночка крема «Nivea» и даже вскрытая пачка женских прокладок.
Я своровала это у матери.
Зачем?
Когда я пошла в первый класс, отец всю первую четверть встречал меня после занятий; возможность у него была – в начале года он вел уроки в своей школе во вторую смену.
Стоял золотистый, теплый сентябрь. Поджидавший меня на школьном дворе отец был подтянут и трезв. Его гладко выбритые щеки были мягкими и горячими, как два озерца, а из гроздьев алеющей рябины мне хотелось сделать сережки для мамы.
Но частенько, выходя с занятий, я плакала и заявляла отцу, что больше не хочу ходить в школу.
Я была уверена в том, что весь наш 1 «В», который даже не успел меж собой толком перезнакомиться, настроен против меня.
Когда я пришла в первый класс, то благодаря отцу уже умела бегло читать, считать и даже писать прописными буквами.
А мои тупые одноклассники не умели.
Учительница начальных классов Гребешкова с самого начала меня хвалила и выделяла, тем самым настроив против меня некоторых детей.
Особо, помню, задирались жирная и шумная девчонка по фамилии Перетятько и насквозь провонявший табачным смрадом своей квартиры Рыбин, сидевший со мной за одной партой. Рыбин нахально развязывал мне в косах банты, а Перетятько на переменах передразнивала, пытаясь изобразить мое сосредоточенное на уроках лицо и четко отвечавший на вопросы училки голос, чем вызывала у многих, даже скромных с виду девчонок, безудержный хохот.
Пока мы шли до дома, отец, чтобы отвлечь от кипящих во мне обид на одноклассников, рассказывал интересные истории.
Тогда я и узнала про шаманов, использовавших в магических обрядах личные вещи человека, узнала, что личная вещь человека имеет свойство накапливать его энергию.
Мое детское сознание интерпретировало это по-своему, и я решила: если сумею завладеть энергией матери, она перестанет исчезать из дома и будет с нами доброй и внимательной.
