Варя решила одолжить у Маргариты Ивановны хлеба, молока и пару яиц.
Перетряхивая чемодан, удрученно отметила, что все ее лучшие наряды были грязны. Идти на встречу с Никитиным было решительно не в чем.
Приняв душ и намотав на волосы полотенце, она, накинув халат, собралась было спуститься к домушнице, но тут раздался надрывный звонок в дверь.
Посмотрев в глазок, она разглядела за дверью Маргариту Ивановну.
Метнувшись на кухню, быстро накидала в первую попавшуюся тарелку персиков, слив и вишни.
— Заходите! Вот, как раз собиралась к вам забежать! — открыв дверь, Варя выставила перед собой, словно щит, тарелку.
Соседка переступила порог. Она была не накрашена, в домашней одежде.
Лицо ее выражало обеспокоенность.
— Это потом! — отмахнулась Маргарита от тарелки. — Надо бы подняться на пятый. В квартире Рыбченко что-то происходит!
— Господи, да что там может происходить?! — раздраженно спросила Варя.
Предстоял суматошный день, и ей было не до Ольги.
— Варь, там что-то серьезное.
Пока они поднимались на пятый, домушница сбивчиво пересказала хронологию событий. Вчера с дачи вернулись Никифоровы, живущие в квартире напротив Рыбченко. Таская из машины тюки, Татьяна и ее муж отчетливо слышали приглушенный детский плач, раздававшийся из-за Ольгиной двери.
Замотанные своими хлопотами супруги не придали этому особого значения — ну, хнычет Регинка, что с того?
Но к вечеру, когда возвращались из магазина, они обратили внимание на резкий запах тухлятины, витавший на площадке. Подумали было на Юрку-алкоголика, чья дверь была рядом с Рыбченко, но, принюхавшись, поняли, что скверный запах исходит из Ольгиной квартиры.
Позвонили в дверь. Им никто не открыл.
Сегодня утром Татьяна повторила попытку. Ответом на ее звонок был лишь возобновившийся детский плач.
Она кликнула мужа, а он уже спустился к старшей по подъезду.
— Ольгу давно никто не видел. Регину тоже, — взволнованно поясняла Маргарита Ивановна. — Вот с тех пор как ты уехала, и не видели… Потаповы из семнадцатой до сих пор на даче, а Юрка из девятнадцатой все лето пьет по-черному, выходит только за бутылкой, сама понимаешь, этот алкаш ни ухом, ни рылом о том, что творится под носом.
Подойдя вплотную к двери, Варя рефлекторно зажала нос от едкого запаха помойки. Соседи нисколько не преувеличивали.
Она решительно позвонила в дверь, а затем, преодолевая тошноту, прильнула к ней и прислушалась.
Внутри квартиры явственно прослушивалось какое-то движение.
Но радио, орущее из квартиры Юрки-физрука, мешало что-либо разобрать.
Варя присела на корточки и приложила ухо к двери. Казалось, у порога, поскуливая, ползал большой щенок.
— Потише! — обернулась Варя к соседям и приложила палец к губам. — Там кто-то есть…
Переговаривавшиеся между собой соседи притихли, а песня, к счастью, закончилась. Из квартиры послышался стук.
— Аря! — раздался пронзительный детский голосок.
Изнутри, по мягкой дверной обшивке, изо всех сил замолотили кулачки.
— Регина, это ты?! — Самоварова встала и принялась дергать за ручку двери.
— Аря! Аря! — задыхаясь, отчаянно выкрикивала девчонка.
— Пиздец! — констатировал муж Татьяны. — Сколько же она там сидит? И где Ольга?!
— Надо ментов вызывать, — тут же встряла Маргарита.
— Так я вызвал уже.
— Когда? — обернулась Самоварова.
— Так минут сорок назад и вызвал… Приехали вчера домой, а тут, бля, такие концерты. Пусть дверь ломают да и синячину этого заодно успокоят. С утра уже зенки залил.
— Должны были уже приехать, раз вызвали.
Варя вспомнила про Анюту, которую оставила в квартире одну.
«А если уже проснулась? Испугалась, что меня нет?!»
— Мне срочно нужно спуститься к дочери, она там одна! — спохватившись, побежала вниз Самоварова. — Я заодно дозвонюсь и выясню, приняли ли вызов и почему до сих пор не приехал наряд!
Как только Варя вбежала в незапертую впопыхах квартиру, из дочкиной комнаты послышался ее радостный голосок:
— Ма, я проснулась! Я есть хочу!
Растрепанная, с мокрым полотенцем на голове, Варя влетела к дочери:
— Котик мой, погоди… — наклонившись к Анюте она горячо расцеловала ее в теплые, загорелые и мягкие, как южные персики, щечки. — Мне нужно кое-что срочно сделать.
— А что? — улыбалась дочь и терла кулачками свои карие глазенки.
— Ой, какие у тебя ногти страшные! Вечером надо принять ванну и их подстричь! — Возбужденная Варя, будто пытаясь защитить дочь от пока еще ей неизвестного, но чего-то очень плохого, фиксировала внимание на несущественных сейчас деталях.
— Сосед наш с пятого хулиганит. Но мама у тебя милиционер. Мама должна вмешаться и помочь восстановить порядок.
— А что он сделал?
— Шумит и мешает остальным. Мне надо дозвониться в милицию, чтобы приехали дяди и его урезонили.
— А что такое — урезонили? — вытаращила глаза Анюта.
— Ну, заставили бы не шуметь…
— Мам, но я есть хочу!
— Мне надо отойти к Маргарите Ивановне за продуктами, потому что есть у нас, котик мой, нечего… Вернусь и сделаю тебе «сладкий хлеб». Ты же потерпишь немного?
— Я с тобой пойду!
— Нет, милая, со мной нельзя. Давай… — лихорадочно придумывала Варя, чем бы занять дочь, — ты пока будешь заниматься очень важным делом — разбирать наш чемодан?
— А как его разбирать?
— Я объясню. Иди быстро в ванную и как следует умойся. А то так и будешь пахнуть поездом.
— Но поезд хорошо пахнет!
— Да? — удивилась мать.
— Он пахнет югом! И… счастьем!
Варя невольно улыбнулась. В дочкиной русой голове, с завитками на кончиках взмокших во сне волос, выстроился ассоциативный ряд: поезд-мама-юг-поезд-мама.
— С одной стороны — ты права. Но есть и другая сторона — в поезде ездят люди, которые не всегда хорошо пахнут. Помнишь тех, которые вчера не давали всем спать?
— Которые игрушечный танк пускали?
— Именно.
— Но их мальчик спал. Зачем они пускали танк?
— Потому что они выпили.
— Они пьяницы?
— Не думаю. Они просто… хотели продлить себе праздник.
Анюта задумалась:
— Да, от них пахло водкой и чесноком. И еще курицей, и колбасой.
