Таблетки она в больнице научилась прятать во рту, а затем выбрасывать.
А выписавшись, обманывала и Аньку, взявшую на себя роль строгой медсестры.
И вдруг, в мае, в том волшебном месяце, когда даже немощные старики, вспоминая о пережитых некогда страстях, готовы пуститься в пляс, случился Валера!
Психиатр, подробно растолковавший, что ее интуитивное сопротивление лечению было верным и что истинный ее диагноз — обычная в нынешнее время депрессия, связанная с многолетним профессиональным выгоранием.
Как только Самоварова вспомнила про доктора, глаза ее увлажнились, а тело сделалось беспомощным…
«Неужели мужчина может быть так нежен с той, к которой охладел?» — в ее голове, как в диком танце, мешался образ брюнетки из кафе и ласковые пальцы Валеры, с неделю назад умело воскрешавшие ее напряженное и, увы, давно уже немолодое, хоть все еще стройное тело.
Заставив себя встать, Варвара Сергеевна раздавила о край урны окурок и направилась в сторону подъезда.
Прежде чем зайти в квартиру доктора, Самоварова зачем-то поднялась на пятый этаж.
Все верно — слева была дверь со старенькой, коричневой обшивкой.
Мало ли в любом подъезде таких вот одинаковых потертых дверей, за которыми пылятся, как старые и никому не нужные книги, чьи-то воспоминания!
Чувства уходят, эмоции перегорают, растворяются в прошлом друзья и близкие, обрываются чьи-то жизни…
Продаются и покупаются квартиры, меняются времена года и мода, вырастают и начинают стареть собственные дети…
В этом цикличном хаосе есть лишь одна константа — воспоминания.
Они не меняются, они — навсегда.
Внезапно Самоварову пронзила догадка о том, что Марина ей бессовестно лгала.
Ларка права…
Сложно себе представить, чтобы аналитик, хладнокровно отвечавшая на вопросы дознавателя сразу после пожара, распустила себя до мазохистких терзаний подле чужой дерматиновой двери.
И эта ее откровенная ложь о резко вспыхнувших чувствах к нелюбимому мужу…
Прикрыв глаза, Самоварова попыталась до мельчайших деталей восстановить не ту Марину, которая, поблескивая белыми зубами, выказывала свое превосходство над Томкой-гестапо, а ту, какой она была, когда днями позже, разоткровенничавшись сначала на лавочке, а позже — в кафе. У нее были темные, глубокие глаза и взгляд уставшего человека, на долю которого выпало много душевных терзаний.
Что-то не складывалось.
Подавленных эмоций Марине было не занимать.
Но не тех, которые она озвучивала.
* * *
Не успела Варвара Сергеевна пройти в квартиру, как молдаванка принялась причитать.
— Все стены тута кривые, как плитку сняли и уровень поднесли, так поняли, что без выравнивания не обойдешься! Да и гидроизоляцию по-хорошему надо делать, ну, если, конечно, не хотите при малейшей протечке попадалова еще на один ремонт.
— Какой еще один ремонт? И при чем тут стены? — с полоборота разгневалась Самоварова. — Мы стены не меняем! Обычная косметика в ванной!
— Так, голуба моя, в том-то и дело! — не снижала градус напора малярша. — Стеночки-то старые, кривые! Как мы на них без штукатурки новую плитку прилепим?
— А как вы раньше-то собирались?
— Пойдем-ка со мной! — Видя, что хозяйка ничего не смыслит, малярша, будто клещ, шустро прихватила Варвару Сергеевну за рукав и распахнула дверь ванной. — Видишь, плесень да кривизна, надо все штукатурить и гидроизоляцию, говорю, надо!
— И во что это выльется?!
— Тысяч двадцать накинуть придется.
— Двадцать тысяч за подготовку стены?! — возмутилась Варвара Сергеевна.
«Таким, как эта шустрячка, только дай слабину!»
— Голуба моя, не стенЫ, а стен! Все штукатурить придется! И потолки бы навесные сделать, раз пошла такая пьянка.
— Зачем потолки? Эти что ли нельзя покрасить?
— Так мы стеночки подровняем, и потолок кривой в глаза бросаться будет.
— А во сколько еще выльется навесной потолок?
— Вам два надо, сюда и в санузел. Тысяч двадцать, и то это только для вас! Прораб наш подешевле сделает.
— Еще что посоветуете? — нахмурилась Самоварова.
— А еще…
Из их бывшей с доктором комнаты раздался недовольный мужской крик. Слов Варвара Сергеевна не разобрала, мужчина кричал на молдавском.
— Игоряша второй день лежит! Опять со спиной проблемы! — сказала малярша таким тоном, словно во всех проблемах Игоряши была виновата Самоварова.
Женщина бросилась в комнату, а Варвара Сергеевна, застыв в коридоре, вновь ощущала себя как бесконечном дурном сне.
Совсем недавно эта квартира, в которой она жила с Валерой, была хоть и скромной, но светлой и радостной. Разглядывая шпаклеванные, пепельные стены и новую каменную плитку на полу, которая, в отсутствие мебели и обоев, выглядела неприветливо холодной, слыша, как малярша бойко препирается с мужем, лежащим, по всей видимости, на их с Валерой диване, она чувствовала себя здесь еще хуже, чем в день проклятого пожара, начиная с которого ее жизнь стремительно перешла с плюса на минус.
— Чайку горячего просит! — выскочила из комнаты женщина и, нисколько не смущаясь присутствия хозяйки, деловито прикрыла за собой дверь.
— Так вы что, за двоих сейчас работаете?
— Нет, голуба моя! — выкрикивала уже из кухни молдаванка. — Его как раз перед вашим приходом скрутило. Вообще он у меня файный! Тока чутка приболел.
Пообещав малярше обсудить с хозяином новые расходы, Самоварова поспешила вырваться из душной, пропахшей дешевым табаком, потом и каким-то скверным, мясным варевом квартиры.
Откуда-то сверху доносились звуки фортепьяно.
Натренированные пальцы с захватывающей дух скоростью перебегали по клавишам. Судя по паузам, постоянно прерывавшим их полет, за инструментом сидел либо взрослый ученик, либо профи, начинавший готовить какую-то программу.
За год с небольшим, в течение которого квартира Валеры стала ее вторым домом, Самоварова не успела перезнакомиться со всеми жильцами подъезда, и игравший был ей неизвестен.
Выйдя на улицу, Варвара Сергеевна с раздражением обнаружила, что мелкий дождик успел превратиться в настоящий колючий, осенний дождь.
Зонт она, конечно, забыла дома…
«Файный»… Это смешное слово было как будто давно знакомо, но, хоть убей, она не помнила, откуда.
Примостившись под козырьком подъезда в надежде переждать дождь, Самоварова сделала то, что обычно избегала делать — в разгар рабочего дня набрала Валеру.
Он ответил на удивление быстро. Голос звучал тепло и приветливо:
