На большей части снимков знакомый таджик в оранжевой униформе по несколько раз в день заходил и выходил из подъезда. Никаких подозрений этот немолодой человек, официально числящийся в штате местной управляющей компании, не вызывал. На всех снимках он был с ведром и шваброй, а на одном из них выходил из подъезда с небольшим пакетом, на котором красовался логотип ближайшего сетевого магазина. Такими пакетами часто пользовалась Маргарита Ивановна, в силу возраста выносившая мусор небольшими порциями и в силу возраста же порой забывавшая это сделать.
Дождавшись, когда домочадцы ушли на работу, Варвара Сергеевна наспех позавтракала и, взяв в комнату чашку кофе, устроилась в любимом кресле у окна. Она решила еще раз внимательно просмотреть все полученные снимки.
Внезапно ее внимание привлек один, который раньше не привлек ее внимания. Человек в оранжевой униформе, снятый со спины, был существенно ниже таджика. Приспособления для уборки отсутствовали, а под мышкой у него торчал большой белый конверт.
Увеличив фото, Самоварова напряженно вглядывалась в экран.
Конверт был в точности такой, в каком она нашла неизвестно кем сделанные снимки доктора и миловидной брюнетки, а фото было сделано их начинающим сыщиком в тот день, когда конверт ей подкинули под дверь. И время было подходящее — 13.35: ее как раз не было дома, она отправилась к полковнику в офис. По телосложению человека на снимке Самоварова поняла: это женщина.
Первым порывом было желание немедленно бежать в управляющую компанию, чтобы выяснить все об уборщице, появившейся на работе всего раз за целую неделю.
Но тут же, с нарастающим раздражением она поняла, что снова оказывалась в позиции сумасшедшей: идентифицировать уборщицу со спины не представлялось возможным, да и предъявить ей, по сути, было нечего — женщина могла работать на смежном участке и зайти в подъезд по чьей-то просьбе. В конце концов, ничего противозаконного она не сделала.
То вслух, то про себя непрерывно чертыхаясь, Варвара Сергеевна плюхнула котам в миску влажного корма из пакетика. Обычно заботливая хозяйка дожидалась, пока любимцы закончат есть, чтобы ополоснуть им миски. Но не в этот раз.
Бросив кошек на кухне, Самоварова побежала одеваться. Уже при выходе из квартиры вспомнила, что забыла взять деньги. Не разуваясь, заскочила в комнату и достала из верхнего ящика комода несколько пятитысячных купюр. Накануне вечером ей звонила назойливая и говорливая малярша, в очередной раз просила забросить средств на текущие расходы. Валера, даже не выслушав отчет о потраченном, выдал Самоваровой необходимую сумму.
Да уж… Его голова, так же, как и ее, явно была занята чем-то другим: до недавнего времени доктор детально вникал во все расходы.
Оказавшись на оживленном, соседствовавшем с ее переулком проспекте, запыхавшаяся от быстрого шага Самоварова остановилась, чтобы перевести дух, и тут же поймала себя на мысли, что спешить-то ей некуда. Малярша — не Никитин, о конкретном времени они не договаривались. На шее у нее болтался клетчатый, весь в катушках, вымокший от пота и моросящего дождя шарф. Она стянула шарф и принялась удивленно его разглядывать. Чей он, Валерин? Вроде нет… Анька такие шарфы не носила. Тогда чей, Олега? Она с ужасом поняла, что не может вспомнить, откуда взяла его, впопыхах мечась по квартире.
Неспешно продолжив путь по серому плаксивому городу, Варвара Сергеевна размышляла о том, что в жизнь ее ворвался злой рок, который исказил даже Олежкин порыв. Непрофессионал-приятель, нанятый им следить за подъездом, как назло, сфотографировал уборщицу только со спины, и, не усмотрев ничего подозрительного, на что-то отвлекся, не дождался, пока она выйдет.
Вот уже почти месяц она жила как в бреду: поджог, мешки, собака, послание жене полковника… И всем этим бредом кто-то виртуозно дирижировал!
Что бы ни было на совести Валеры, конверт с его фото, как теперь она четко понимала, неплохо встраивался в схему: Валериным психопаткам было бы слишком сложно выяснить адрес его нынешнего проживания, да еще и найти «левую» уборщицу, чтобы та сорвала камеру и подкинула конверт под дверь.
Хотя — что она знает о психопатках?
Спешившие навстречу люди вполне могли принять ее саму, с ее беспокойным, отсутствующим взглядом, бредущую под дождем в летних кроссовках дочери и размотанным шарфом на шее за одну из них.
Варвара Сергеевна остановилась и обернулась.
За ней однозначно кто-то следил!
Этот «кто-то» знал о каждом ее шаге, знал ее болевые точки, владел информацией о близких и был насквозь пропитан выдержанной ненавистью.
Враг знал ее давно.
Ярость — эмоция, рожденная слепым, моментальным гневом заставила бы врага поступить жестче и проще — например, сбить машиной, или дождаться в пустом подъезде и воткнуть в сердце шальной нож, или… вариантов (уж ей-то, следаку, не знать!) лишить ее жизни было много.
Но врагу было нужно иное — кирпич за кирпичиком разрушить ее стабильную, с таким трудом выстроенную жизнь.
Какой-то подросток в бейсболке и наушниках, разогнавшись по мокрому асфальту на самокате, проезжая, больно задел ее рукой.
Захотелось догнать и надрать ему зад, но парень был уже далеко.
Бредя по хмурому городу, Самоварова не заметила, как оказалась у подъезда доктора.
Рука полезла в карман плаща. Словно жившая отдельной жизнью, в которой что-то еще могло радовать, рука благодарно нащупала портсигар.
Привычки, особенно дурные — мощнейшая штука.
Варвара Сергеевна присела на лавочку. В таком состоянии выяснять денежные, да и вообще любые вопросы с молдаванами она не могла, ей и говорить-то было сложно.
Закурив, она уставилась на окна пятого этажа.
Жизнь состоит из двух простых вещей — эмоций и привычек.
Эмоция часто неподконтрольна разуму. Зародившись, она меняет состав крови и, разрывая кожу, толкает на поступок, который меняет вектор движения, а то и судьбу.
Но все же эмоцию можно сделать привычкой.
В одном из окон пятого этажа, презрительно глядевших на Самоварову задернутыми шторами, жил призрак Марины Николаевны.
Маринино подсознание возвело давно разложившийся труп пережитой эмоции на пьедестал, чтобы прикрыть ею страх.
Не призрак прошлого мучил Марину, она, когда-то пережившая предательство, панически боялась впустить в свою жизнь эмоции.
Подобное было знакомо и Самоваровой…
Заслонившись, как щитом, пережитым чувством к полковнику, она много лет упускала возможность других отношений.
Анька — работа, работа и Анька… Пока не постарела, пока не сломалась…
И, не выдержав гнета обстоятельств, не оказалась на самом краю.
«Шизофрения, — пояснял психиатр из ведомственной клиники, — вполне поддается лечению. Главное — соблюдать все назначения и не пропускать прием корректирующих таблеток».
