— Там же вроде «Наутилусов» музыка? — неуверенно спросила Регина.
— Там не только их музыка, там сам маэстро снялся, — с нескрываемым удивлением поглядела на нее девица.
За окном вновь громыхнуло, и лица женщин раскрасились разноцветными всполохами салюта.
Выждав, пока грохот стихнет, Регина обратилась к девице:
— А что вам из «Наутилусов» нравится?
— Мне?! Я Меладзе люблю, он романтик. А что там нравиться-то может, у «Наутилусов»? Депрессуха.
— Не скажите. У них есть вполне мажорные, хоть и философские, вещи. Например, «Золотое пятно», — сказала Самоварова.
— Не слышала, — пожала плечами соседка. — Или не помню. Это с какого альбома?
— Я не настолько большая поклонница, — развела руками Варвара Сергеевна, — чтобы знать их альбомы наизусть.
Дверь приоткрылась, из нее высунулся белобрысый, светлолицый и белобровый мужичок под сорок:
— Здорово, бабоньки! С Новым годом!
— И вас с наступившим, — кивнула Самоварова.
— Сопелкина! — обратился тот к девице. — Что за детский сад? Если уж приперло покурить, могла у Глеба сигарету взять.
— Че у Глеба-то… Мне вот с девчонками интересней!
— Ну… возвращайся давай. Щас уже старики мои подгребут, прибраться бы надо на столе.
Сопелкина скуксилась и пробурчала:
— Сплошной сексизм… Только подай да принеси… А я типа так — не женщина, а функция!
Самоварова невольно улыбнулась:
— Воспитывать нужно мужчину своего.
— Да как его воспитаешь-то? Воспитали уже.
— Проговаривайте с ним, что не нравится. Поверьте, мужчины умеют слушать и даже слышать.
— Ладно, — поплелась наверх Сопелкина. — С новым счастьем!
Когда за ней закрылась дверь, Самоварова перевела взгляд на притихшую, прижавшуюся к стене Регину.
— Неужели, Аря, ты правда веришь, что мужика можно перевоспитать?
На ее лице блуждала горькая, пронизанная болью улыбка.
— Я во все верю, — многозначительно ответила Самоварова. — Но в хорошее больше.
Регина едва заметно кивнула и, явно ожидая продолжения, упрямо поглядела на Самоварову.
— У тебя были дедушка и бабушка. Была нормальная семья. Трагедия, случившаяся с ними, поломала психику твоей матери, а в те времена психикой не занимались. Энергии и воли к осуществлению целей тебе не занимать. Сломать матрицу тебе вполне по силам. Направь их наконец на созидание.
— Еще у меня была прабабка, — выпалила Регина. — Сосед наш, физрук, напившись, орал, что она была ведьмой. Она здесь жила. Помнишь ее?
— Не помню… Перестань чушь городить. Кстати, крышу твою, Петра Анатольевича, пару дней назад арестовали. Ты вовремя выскочила. Продолжала бы с ним свои аферы — и тебя бы взяли в оборот.
— Да какие там аферы?! Всего лишь игра… Люди сами деньги несли и умоляли их взять. А то, что налоги не платила, — так это месть государству, которое сначала меня официально похоронило, потом присобачило чужое имя, милостиво выучило на швею-мотористку и комнату в бараке мне, родившейся в этом доме, в самом центре города, щедро выделило. Я тут такого натворила… Это намного страшнее, чем развод лохов на деньги, — глядя в одну точку на стене, глухо сказала Регина.
От тяжести ее твердого, бескомпромиссного, будто способного раздвинуть бетонную стену взгляда по спине Самоваровой пробежал холодок.
Она больше не хотела ничего знать про эту женщину.
Пусть, если в этом есть необходимость, ею занимается следствие.
Спектакль окончен. Осталось чуть-чуть — дотянуть до ее ухода.
— А твои — ничего… Забавные такие… Аньку я примерно так себе и представляла, — беззлобно усмехнулась Регина. — Вечная мамина дочка.
— Зачем ты хотела с ней встретиться? И почему передумала? — сверлила ее взглядом Самоварова.
— Все-то ты знаешь… Обстоятельства изменились, вот и не встретилась. Помочь ей хотела. Осуществить мечту о беременности.
— Врешь.
— Не вру. Дело не в ней и не в ее простецком добром молодце, дело в тебе. Ты боишься стареть, потому и не хочешь внуков. Она это чувствует на тонком плане, вот и дергается.
— Чушь! — мгновенно разозлилась Самоварова. — Про тонкие планы не со мной!
— Аря… — неожиданно нежно прикоснулась к рукаву ее новой шелковой блузки Регина. — Мне очень нужно было начать этот год с чистого листа, очень… Кроме тебя, у меня никого не было и нет.
— Уже есть! — не стряхивая ее руку и не глядя на нее, ответила Варвара Сергеевна.
— Уже есть… — эхом повторила за ней Регина, — и, перехватив из ее пальцев папиросу, поглядев на нее, бросила под ноги. Ухоженное лицо превратилось в лицо угловатого подростка, она лихо растоптала окурок острым каблучком:
— Будь другом, принеси шубу и сумку. Свалю по-тихому и больше, зуб даю, тебя не потревожу!
* * *
— Ма, где ты была? — Как только Варвара Сергеевна вернулась в гостиную, Анька, сидевшая на диване, отлипла от Олега и бросилась ей навстречу.
«Да уж…С платьем она явно промахнулась! Такие розовые оборочки хороши только для девочек Дега», — глядя на дочь, с нежностью подумала Самоварова.
— Провожала свою гостью.
— Слава Богу, — поморщившись, демонстративно выдохнула Анька.
— Непростая дама и слишком закрытая. Ей через силу даются социальные контакты. Сто процентов — тяжелый, застарелый психоз, — отозвался Валерий Павлович, сидевший за столом напротив Олега и, по всей видимости, все это время продолжавший вести с ним какой-то вялый спор.
— Кем она в ментовке-то служила? Не патолого ли анатомом? — вставил свои «три копейки» Олег.
Не желая поддерживать тему, Варвара Сергеевна бросилась наводить порядок на столе.
— Аналитиком.
Первым делом убрала тарелку и приборы, которыми пользовалась Регина.
— Слава богу, отчалила, — повторилась дочь. — Самовлюбленная, себе на уме, баба. Но чем-то, едва уловимо, она похожа на тебя. Помнишь, у Андерсона есть такая страшная сказка — «Тень», ты мне ее в детстве читала?
— Неприятная сказка, — не отрывая взгляда от стола, кивнула Самоварова. — Только и герой, от которого сбежала его тень, был так себе — беспринципный и жестокий.
— Но тень-то его переплюнула! — не успокаивалась Анька.
— Ты только нашим будущим детям такие сказки не читай! — встрял Олежка.
Валера подошел к Варваре Сергеевне и попытался выхватить из ее рук грязную тарелку:
— Сядь ты уже! Побудь наконец с нами. Мы сами потом приберемся.
