Герр Гройзер настолько увлёкся подслушиванием разговора за шкафом, что не сразу среагировал на звон колокольчика. Ему было чрезвычайно интересно, что скажет Анна, когда немного успокоится.
— Моё почтение, уважаемый! — Полный человек приподнял шляпу и подошёл к прилавку, который принялся усердно протирать букинист.
— Чем могу быть полезен? Философия, специальная литература по математике, исследования в области психологии? — дежурную фразу Гройзер произнёс громко и протяжно, чтобы заглушить шум в секретной комнате и подать сигнал.
«Как же я не догадался закрыть дверь?» — спросил сам себя букинист, едва справляясь с волнением.
— Ничего из вышеперечисленного, — ответил незнакомец. — Мне нужен господин, который зашёл к вам несколько минут назад с пожилым спутником. Не подскажете?
Визитёр подался вперёд, перевалившись через стойку, и схватил букиниста за лацкан сюртука:
— И прошу вас не разговаривать так громко.
— …А потом он убил его… Но что мне было делать с этим конвертом? Я испугалась. Страшно испугалась и побежала в другую сторону. Домой.
Анна уже не могла себя сдерживать и снова удалилась в дамскую комнату, громко хлопнув дверью.
Гройзер попытался кашлянуть, чтобы как-то заглушить этот звук, но резкий удар в кадык заставил его схватиться за горло и сползти на пол. Худшие предположения букиниста сбылись в виде невысокого полного итальянца с колким взглядом и крепкой хваткой.
Приложив ухо к книжным корешкам, из-за которых послышался хлопок двери, Джованни принялся ощупывать полки. Только он нажал чуть сильнее, и шкаф почти беззвучно подался вперёд.
Итальянец вошёл размеренным шагом, внимательно осмотрелся, снял котелок и удовлетворённо покивал головой.
— Господин адъютант, примите моё восхищение. Не представлял, что вы найдёте нашу пропажу так быстро… — Голос импресарио звучал зычно, он сопроводил свою фразу эмоциональным взмахом руки в стиле конферанса варьете. — Пожалуй, я в вас не ошибся, когда доверил такое щекотливое дело! И простите мне, что пришлось за вами приглядывать. Всё же некоторые смутные сомнения меня ещё терзали.
Старик Хубер стал бледнее простыни. Его веко подёргивалось всё более явственно, губы сжались в тонкую линию, лоб обсыпали мелкие жемчужинки капель пота. Бессильная старческая ярость смогла проявиться только так.
— Если есть в мире ненависть, то она сейчас вся сконцентрирована во мне. — Каждое слово давалось старцу с большим трудом, он чередовал их с глубокими вдохами, широко открывая рот, будто рыба, попавшая на воздух, клюнувшая по несчастью на наживку хитрого рыбака. — Я поверил вам…
— Отлично, Лео! — Джованни покровительственно похлопал адъютанта по спине и протянул руку. — Дайте же! Нужно убедиться в том, что внутри находится предмет наших поисков.
Анна наблюдала за происходящим из-за спины итальянца, опираясь обеими руками о дверной косяк, чтобы не потерять сознание. У неё не оставалось сил ни сопротивляться, ни кричать, ни бежать.
— Папа, это он… Я узнала его. Он вышел мне навстречу, в монашеских одеждах, когда я нашла Александра убитым в той арке…
Джованни обернулся на голос девушки и, не сводя с неё взгляд, аккуратно запустил в рукав два пальца. Через мгновение рука его сделала резкое, отрывистое движение.
Анна, не издав ни звука, медленно осела, стараясь руками зацепиться за стену. С левой стороны, там где сердце, торчала узкая рукоять метательного ножа.
* * *
— Не может такого быть… Не может!
Завадский шагал настолько быстро, насколько позволяла ему саднящая рана на бедре.
— Я об этой машине паровой знал. Понимаешь, Илья Михайлович? Знал, но не придал должного значения. Лёня всегда интересовался изобретениями и механизмами всякими. Из него толковый инженер мог бы получиться. Я и пропустил мимо ушей, что долги у него из-за этой машины.
— Нет чувства хуже, чем разочарование в близком человеке, — скептически заметил Подгорский, приноравливаясь под неровный шаг своего попутчика. — Насколько глубоко вы знаете характер Леонида Павловича? Тем более на фоне всех его карьерных перипетий, разве можно утверждать, что посол не прав в своих сомнениях?
— Прав, не прав… — В приступе раздражения Завадский выдвинул вперёд нижнюю челюсть, от чего стал похож на обозлённого бульдога. — Если Леонид продался, так сам его пристрелю на месте!
— А вот это абсолютно лишнее, Александр Александрович. Сказано же — в рундук, и в Петербург. К чему эти ваши экспрессивные выходки? Не забывайте, мы на территории чужого государства, а вы имеете дипломатический статус. Это шкандаль несомненный. Кстати, именно благодаря стараниям князя Лобанова-Ростовского вы этот статус и получили. Да убавьте же шаг! Вся улица оборачивается на вашу хромоту!
Завадский взял себя в руки и постепенно замедлился, но выражение лица не изменил. Оно по-прежнему выражало крайнюю степень раздражения.
— Вы не забыли, что князю лично пришлось приводить Гирсу аргументы в пользу того, что вы должны прибыть в Вену вместе с Лузгиным. Тут и ваша честь на кону. Если дадите волю лишним эмоциям, то получится, что были со своим другом заодно, вынашивали коварные планы предательства вместе, так сказать, а в нужный момент убрали его как единственного свидетеля этих коварных замыслов. Каково, а?
Завадский резко остановился, обернулся в сторону Подгорского и тихо прорычал:
— Не сметь подозревать меня в измене… Не сметь…
— Вот-вот, уже получше. Но держите себя в руках, Александр Александрович. — Чиновник посольства вынес на себе бешеный взгляд капитана, умиротворяюще улыбнулся и тронул того за локоть. — Не ищите врагов там, где их нет. Не верите? И не надо. Давайте с холодным умом во всём разберёмся и доложим фактическое положение дел. Большего от нас князь и не требует. Только уж совладайте со своими эмоциями, сделайте одолжение.
Завадский громко выдохнул, будто только что опрокинул чарку, усмирил свои вздувшиеся желваки, изобразил благопристойное выражение лица и решил взять инициативу в свои руки.
— Вы правы, Илья Михайлович, но только лишь в том, что нужно взять себя в руки. Это будет для нашего дела полезно, согласен. Но каково же это — друга в предательстве уличить!
— Господин капитан второго ранга! — В голосе Подгорского прозвучала жёсткая нота.
— Да, да… — досадно ответил Завадский, усмиряя свой пыл. — Сначала разберёмся в диспозиции. Вам придётся применить всё своё красноречие, Илья Михайлович. — Завадский резко дёрнул вниз узел галстука, чтобы легче дышалось. Следовало выработать план действий, и потому они пошли пешком. Это давало дополнительные тридцать минут на подготовку.
— Этот букинист, во-первых, очень многословен, а во-вторых, хитёр как лис. Видал я таких прохиндеев, которые заболтают любое дело. Эх, как жаль, что я не силён в немецком… — сокрушался Александр Александрович, постоянно уменьшая шаг — низкорослый Подгорский на поспевал за капитаном, к тому же от этой спешки его уже мучила одышка.
