Дальше можно переходить ко второй фазе. Это лишение медицинской помощи. Лишать наблюдения врачей можно, говоря о бедности, отказывая в помощи записать к специалисту, ссылаясь на собственную занятость и неинформированность, например, оправданиями: «Не знаю, где здесь больница». Хорошим способом для второй фазы является оттягивание времени, откладывание решения важных вопросов на второй план. Можно говорить, например, что телефон остался дома, был занят, уже поздно, забыл, запись будет сделана завтра. Способ универсальный: после сотого «завтрака» можно сказать, что врач заболел или вообще умер, а другой специалист «ни о чем», клиника закрылась, в принципе отсутствует и так далее. Через пару лет обещаний жертве наконец может выпасть возможность получить помощь, но получит она лишь консультацию самого отвратительного врача из возможных. Профилактические осмотры у стоматолога, гинеколога, маммолога – это все считается «лишним». Неправильное лекарство, его некорректное хранение и выдача неверной дозировки – тоже инструменты. Все это сводится к случайности. Мой собственный опыт показывает, что неправильная дозировка обезболивающего в критической ситуации – идеальный способ психологического насилия через физическое тело. Формально лекарство получено, и это проблемы женщины, что оно не работает. Неплохо, на мой взгляд, тянет на 7 из 10 по шкале изощренности издевательств. А вы как считаете?
Меня также впечатляют способы «оздоровления»: переохлаждения в виде закаляющих обливаний и хождения по снегу, физические упражнения с непосильными отягощениями, изнуряющие длительные кардиотренировки. Если вы думаете, что я фантазирую, то нет. К сожалению, использую реальный пример: мужчины, которые заняты «тренировкой» своих жертв, существуют. Нередко такое насилие применяется в отношении всей семьи – и жены и детей. А отсутствие помощи в уходе, например, за младенцами, последующее физическое и эмоциональное истощение, наложение на женщину ответственности за все домашнее хозяйство, приводящее к защемлениям и прочим надрывам, я просто опускаю.
И вот апогей достигнут. Женщина валяется в углу комнаты и самостоятельно может разве что ползать. Ей больно. Она даже плачет, но разумнее было бы беречь силы. Слезы страшно истощают, хотя некоторые плачут годами, десятилетиями. Кто плачет, тот надеется на помощь. Секрет в том, что помощи не будет. Так, в пустой комнате, можно пролежать неделю или месяц. Пустота в данном случае – это хотя бы не пинки, не битье головой об стену и не очередной акт насилия, так что одиночество является плюсом. Можно сказать, что физические удары применяются повсеместно и всегда. Это не так. Но от этого жертве не многим легче.
Все эти замечательные воспоминания о влажной уборке комнат, проветривании, термометрах, вызове докторов, которые, конечно, слишком дороги, перетертой морковке, супе-пюре, баночках витаминов на табуретке рядом с чистенькой постелью, эмоциональной поддержке больного человека – теперь только воспоминания. Реальность – это бардак, который будет расти до тех пор, пока раб не восстановится (если восстановится) естественным путем и не сделает уборку квартиры.
Конечно, позвать на помощь будет невозможно. Неглект существует ТОЛЬКО в условиях изоляции женщины, которая кропотливо создается годами. Кто говорит, что изоляция – миф, тот счастлив. Изоляция не означает нахождение за решеткой. Изоляция означает отсутствие возможности говорить о проблеме. Она также означает, что даже при условии жалоб все вокруг делают вид, что ничего не слышат, не видят, не знают и не могут.
Что чувствует абьюзер во время неглекта? С его лица не сходит улыбка. Он ходит, подпрыгивая от наполняющей его энергии. Он развивает бурную активность: наконец начинает много есть, смотреть кино, фонтанировать рабочей энергией, уходить на рассвете и приходить ночью, наряжаться, быть фантастически общительным вне дома и успевать заниматься в спортзале. Он не может скрывать своей радости. Он на подъеме. Это вершина его деятельности – дома лежит полутруп, беспомощный человек на грани жизни и смерти, и все в его власти. Бывая дома, абьюзер не интересуется состоянием здоровья жертвы, он вообще может не заходить в комнату, где болеет женщина. Часто, но не всегда, думая о смерти жертвы, абьюзер радуется еще больше. Даже начинает прорабатывать эту ситуацию, забегать в комнату к женщине и говорить что-то вроде: «Когда же ты сдохнешь, наконец? Хоть заживу спокойно». Если женщина выкарабкивается, поднимается и начинает работу по дому, абьюзер амнезирует прошлое и начинает вести себя как прежде брутально – чтобы снова загнать ее в беспомощное состояние. Такой тип абьюза тоже приводит к смерти: сначала к психологической, а потом и к физической.
Изоляция означает отсутствие возможности говорить о проблеме. Она также означает, что даже при условии жалоб все вокруг делают вид, что ничего не слышат, не видят, не знают и не могут.
С таким багажом информации я шла на встречу с Николаем. Мы сидели в кафе и разговаривали за чашкой кофе. Наша встреча изначально должна была длиться час, хотя я понимала, что этого времени будет недостаточно, чтобы выслушать его версию, разобраться в произошедшем. Для интервью я подготовила ряд вопросов и скрипт, с помощью которого планировала как можно глубже погрузиться в эту историю. Но я не могла отделаться от ощущения, что все это похоже на какой-то странный розыгрыш. Даже почему-то подумала, что, возможно, наши общие знакомые, зная о том, что я ищу для интервью мужчин с признаками абьюза, таким образом решили меня «завлечь» и шутки ради познакомить с одиноким и интересным мужчиной. Представившись друг другу и сев за столик, возникло ощущение, будто мы знаем друг друга много лет – настолько легко и непринужденно завязался разговор. Мне казалось, что информация, которую я получила об этом человеке, была выдумкой, какой-то злой шуткой или обидой за старые «прегрешения». Улыбающийся, уверенный, внешне открытый и очень привлекательный человек средних лет точно не мог быть тем чудовищем, о котором мне говорили. Но я приняла решение быть крайне осторожной в суждениях и клише, попробовать разобраться, что стоит за всей этой историей на самом деле.
В среде психологов, применяющих психоаналитический подход, известно, что контакт и доверие устанавливаются постепенно. Поэтому три сессии считаются диагностическими. Передо мной же стояла сложная задача – установить контакт за одну встречу. Но я зря переживала. Он начал разговор сам.
– Вы хотите услышать историю обо мне и Наталье? Я прав?
– Да, – односложно ответила я, затем добавила: – Я хочу услышать именно ваше описание происходившего в тот период жизни, личные ощущения, отношение к этому и ваше состояние сегодня. – Я усиленно подчеркнула интонацией «ваше», чтобы он с первых минут понял мой интерес именно к его позиции.
– Сначала я отвечу на последний вопрос: сейчас я ощущаю себя прекрасно! Я освободился от этого вампира и состояния «взрыва мозга», понял, что не хочу больше искать постоянных отношений. Я наконец-то освободился от женского гнета.
Я была поражена такому ответу. Это прозвучало как вызов, оправдание. Что все это означало для него?
– В юности я очень боялся близких отношений с девушками. Не помню, откуда это было, но из-за этого страха просто стал менять одну подружку на другую, чтобы они не успевали понять мой страх отношений. Мне легче было прослыть ловеласом. И вот в таком круговороте я встретил первую настоящую любовь. Все длилось недолго. Как-то я вспылил и, когда она подошла обнять меня, оттолкнул ее. Она не удержалась на ногах, упала и разбила голову, рану пришлось зашивать. Родители девушки просто забрали ее от меня. Я тогда очень переживал, думал, что сойду с ума или покончу жизнь самоубийством. Потом, конечно, было множество отношений, серьезных и не очень, но ни одни из них так сильно не трогали меня. Я считал, что возможность любить во мне погибла, пока не встретил Наташу. Она была как две капли воды похожа на мою первую любовь – она вернулась! И бонусом в отношениях с Наташей было отсутствие близких, которые смогли бы забрать ее. Она была только моей. Все поначалу было хорошо, как и тогда. Но характер Натальи меня бесил: она была сильным соперником, не хотела подчиняться.
