Пока Десейн размышлял, темнота за стенами клиники породила некую тень, чудовище, поднимающееся из вод черного озера.
Десейн содрогнулся и обратился к сосуду с молокообразным раствором. Действуя почти механически, он пропустил остатки раствора через центрифугу, отсепарировал серебристо-серую фракцию и собрал ее в темно-коричневую бутылку. Из всего объема раствора получилось около пинты чистого Джаспера.
Десейн понюхал бутылку – острый, ни с чем не сравнимый аромат! Вылив ее содержимое в большую плоскую посудину, он зацепил каплю кончиком шпателя и поднес к языку.
Удар электризующего фейерверка, взорвавшегося в его вкусовых рецепторах, достиг позвоночника. Десейн почувствовал, что обрел способность видеть кончиком языка и даже кончиками пальцев, а стержень его интеллектуальных способностей, окрепнув и налившись твердой сталью, вознесся над пустыней безысходного отчаяния, которую представляла собой его душа. Сконцентрировав всю свою энергию, Десейн заставил себя взглянуть на тарелку с Джаспером.
Тарелка была пуста! Но кто уничтожил ее содержимое? Как и когда она могла опустеть?
Десейн посмотрел на ладонь правой руки, поднес ее к лицу и заметил на ее розоватой поверхности серебристо-серые пятна. Легкое покалывание заструилось по коже и внутренним органам – от горла и желудка к ладоням и ногам. Плоть его горела и, казалось, светилась. Словно издалека Десейн увидел, как его тело соскользнуло на пол, а пол – там, где он его касался, – засиял и стал переливаться всеми цветами спектра.
Я съел целую тарелку чистого Джаспера, подумал он.
Каков будет эффект? Это ведь не шутка – активное вещество, дистиллированное из более тридцати фунтов сыра! И что с ним, Десейном, происходит? Это был еще более важный вопрос.
Неожиданно Десейн почувствовал невыносимую тоску. Это был не страх, а именно тоска, вызванная ощущением полной оторванности от реальности.
Где он, стальной сердечник его самости?
И на каком фундаментальном основании он зиждется? Понимая, что им овладевает лихорадочная нервозность, Десейн попытался максимально активизировать всю мощь своего интеллекта и сразу осознал, что его реальность пересекает границы внешней вселенной и сливается с ней. Но одновременно и вселенная вливалась в его самость. Он проследил линии этого слияния и догадался, что они пронзают его с такой легкостью, словно он был просто тенью.
И в этот момент все опрокинулось и исчезло.
Я – всего лишь тень, решил Десейн.
Мысль эта его восхитила. Он вспомнил, как играл с тенями в детстве, и задумался, а какое же количество теней он способен произвести, деформируя ядро собственной идентичности. И тут же на экране его сознания заплясали, замельтешили зародыши форм. Десейну захотелось управлять ими, менять по собственному усмотрению, и тотчас перед ним возник мускулистый титан, яростно бьющий себя в грудь огромными кулаками. Десейн сдвинул поле восприятия, и титан преобразился, став ученым в длинном халате, близоруким, с опущенными плечами. Очередной сдвиг, и по полю, заполненному женскими фигурами, помчался обнаженный Аполлон; новое изменение – и взору Десейна явился согбенный трудяга под бесформенным грузом.
Словно откровение, ему открылась истина, от которой у него едва не перехватило дыхание: он конструирует только те формы, которые лишь и знакомы его земной сущности – конечной, как все земное. Это был акт открытия самого себя, породивший в душе Десейна надежду. Странную надежду – неясную, ни на что не направленную, но совершенно определенную в своем существовании, надежду без границ, без вектора движения и без цели.
Чистую надежду. Надежду как эйдос.
Это был момент, когда Десейн понял, что способен ухватить и зафиксировать в сознании структуру собственной сущности, свои характеристики и перспективы существования.
И в этот момент нечто изломанное, выщербленное и изуродованное промчалось через поле его сознания. В этом «нечто» он узнал ядро своей самости. Оно потеряло свой былой вид, и Десейн, усмехнувшись, отмахнулся от него.
Так кто все-таки отмахнулся? И кто усмехался?
Раздался глухой ритмичный стук – кто-то шел по коридору. Послышались голоса. Десейн узнал среди них и голос седовласой медсестры, хотя в нем явно звучала тревога, граничащая с паникой.
Был там и Пиаже.
– Давайте положим его на кровать, – произнес Пиаже.
Слова были ясны и отчетливы.
Не было ясности и отчетливости лишь в одном – в контурах вселенной, прорезанной букетом радуг, да в прикосновении рук, которые пытались остудить огонь, сжигающий его плоть.
– Как сложно осознавать собственное сознание, – пробормотал Десейн.
– Он что-то сказал? – спросила сестра.
– Я не разобрал, – отозвался доктор.
– Чувствуете запах Джаспера? – поинтересовалась сестра.
– Думаю, он выделил активное вещество и проглотил его.
– Господи! И что мы можем сделать?
– Ждать и молиться. Принесите смирительную рубашку и комплект экстренной помощи.
Смирительную рубашку? Странная просьба!
Десейн услышал топот. Как они могут так шуметь? С грохотом захлопнулась дверь. Другие голоса и суета.
Десейн чувствовал, как все вокруг стремительно темнеет, а окружавшие постель предметы исчезают из поля зрения. Ему показалось, будто тело его стало быстро уменьшаться и обретать младенческие формы; младенец вопил и бил маленькими ножками, хватаясь за все, что попадалось под руку, чтобы удержаться и не соскользнуть в открывшуюся под ним бездну.
– Помогите мне! – раздался голос Пиаже.
– Какой беспорядок! – произнес другой мужчина.
Но Десейн понял, что уже стал мотыльком – просто мотыльком. Вылетев наружу, он поежился – какой все-таки на улице ветер! Ничто в мире не устоит перед его напором.
А потом он почувствовал себя доской, перекладиной на качелях. Вверх-вниз, вверх-вниз!
Лучше побегать-попрыгать, пока живой! Належимся еще!
И он бежал, бежал, хватая ртом горячий воздух и задыхаясь.
Из клубящихся облаков вдруг выпала скамейка. Десейн бросился на нее и сам стал скамейкой – вот вам еще одна доска! И эта, вторая доска нырнула в бурлящее бирюзовое море.
Жизнь большей частью протекает в море бессознательного, подумал Десейн.
Становилось все темнее и темнее.
Вот и смерть, решил Десейн. Смерть и станет тем фоном, на котором я узнаю, кто я такой.
Неожиданно темнота разошлась. Он полетел вверх, широко открыв глаза. Темные тени заскользили в поле его зрения.
– Глаза открыл, – раздался голос сестры.
Новая тень, склонившись к нему, почти полностью перекрыла льющийся на него сверху поток света.
