Пиаже подошел к тележке, взял тарелку и принюхался. Теперь Десейн видел, что происходило в комнате: там двое мужчин в белых халатах подняли Дженни и понесли к двери. Лицо ее было белым, как мел, а из уголка рта свисала трубка.
– Яд? – тихо уточнил Десейн.
– Разумеется, яд! – резко произнес Пиаже. – Похоже на аконит.
Повернувшись к двери с тарелкой в руке, он поспешил из комнаты.
Десейн слышал звук колес каталки, быстрые удаляющиеся шаги в коридоре, но Бурдо закрыл дверь, и все стихло.
Десейн весь покрылся испариной. Не сопротивляясь, он позволил Бурдо уложить себя в постель и накрыть одеялом.
– Мне сначала показалось, – проговорил Бурдо, – будто это вы ее так…
Она не должна умереть, думал Десейн.
– Простите, – продолжил Бурдо. – Я знаю, вы неспособны на такое…
– Она не должна умереть.
Десейн поднял голову, увидел слезы, которые текли по темным щекам Бурдо, и они вызвали в его душе странную реакцию – ярость вскипела в нем, и он не смог подавить ее волну. Ярость и злость. Она была направлена отнюдь не на Бурдо, а на некую бестелесную и трудноуловимую суть долины Сантарога, попытавшуюся использовать женщину, которую он любил, вложив ей в руки орудие убийства, направленное против него, Десейна. Он посмотрел на Бурдо. Тот бормотал:
– Доктор Пиаже не позволит случиться плохому… Господи!
Увидев лицо Десейна, он инстинктивно отпрянул.
– Уйдите! – прохрипел Десейн.
– Доктор велел мне…
– Доктор Гил требует, чтобы вы немедленно ушли!
Упрямое выражение появилось на лице Бурдо.
– Я вас не оставлю.
Десейн опустился на подушку. Что он мог сделать?
– Вчера у вас был шок, – напомнил Бурдо, – и вам сделали переливание крови. Поэтому оставлять вас нельзя ни на минуту.
Переливание? Почему же они меня не убили? Оставили меня для Дженни! Чтобы это сделала она.
– Вы все так любите Дженни! – усмехнулся Десейн. – Вы даже позволили ей попытаться убить меня. Конечно, это нанесло бы ей самой смертельный удар, но какая вам всем разница? Вы можете пожертвовать и Дженни, кучка бессердечных…
– Вы говорите безумные вещи, доктор Гил!
Ярость исчезла так же быстро, как возникла. Какой смысл нападать на бедного Уинстона? Да и вообще на всех сантарогийцев? Они же не ведают, что творят! Десейн почувствовал угрызения совести. Да, он говорит безумные вещи. То, что разумно в одном обществе, считается безумием в другом.
Если бы не слабость, которая охватила его тело!
Последствия шока.
Он спросил себя, что станет делать, если Дженни умрет. Его эмоции были странным образом фрагментированы – часть его существа содрогалась от горя, другая, загнанная в угол судьбой, билась в ярости, а третья – анализировала, анализировала, анализировала…
Какую долю ответственности за пережитый им вчера шок несет Джаспер? Стал ли он столь же чувствителен к нему, как и сами сантарогийцы?
Если Дженни умрет, они просто убьют меня, подумал Десейн.
– Я сяду возле двери, – произнес Бурдо. – Если вам что-нибудь понадобится, просто скажите.
Он сел, лицом обратившись к Десейну и сложив руки на груди, будто страж.
Десейн закрыл глаза и подумал: Дженни, только не умирай! Затем вспомнил, как Гарри Шелер узнал о смерти брата. Способен ли он так же чувствовать Дженни?
Десейн прислушался к себе, пытаясь понять, как это происходит у сантарогийцев. Он бы многое отдал за это. Он должен чувствовать, что происходит с Дженни. Любой сантарогиец способен на подобное.
Но я – не сантарогиец.
Десейн сознавал, что балансирует на острие бритвы. Одна часть его сущности принадлежала необъятному океану подсознательного, составлявшего основу мира, где он был рожден. Другая – склонялась в сторону вод ясного прозрачного озера, каждая капля которого помнила о существовании прочих капель.
Дверь открылась, и в море бессознательного разыгрался шторм, а по поверхности озера пробежал легкий ветерок. Баланс водных стихий оказался нарушенным.
Десейн открыл глаза. В центре комнаты стоял Пиаже со стетоскопом вокруг шеи. В глазах его сквозила усталость, а на Десейна он смотрел недоуменно.
– Дженни? – прошептал Десейн.
– Жить будет, – ответил Пиаже. – Хотя и висела на волоске.
Десейн закрыл глаза и глубоко вздохнул.
– Сколько еще несчастных случаев мы выдержим? – спросил он и встретился взглядом с доктором.
Подошел Бурдо.
– Доктор Десейн говорил странные вещи. Просто какое-то безумие.
– Уин, оставьте нас на минуту, – попросил Пиаже.
– Это обязательно? – нахмурился Бурдо.
– Да.
Пиаже подвинул стул к кровати и сел, глядя Десейну в лицо.
– Я буду за дверью, – произнес Бурдо и вышел.
– Вы расстроили Уина, а это непросто сделать, – заметил Пиаже.
– Расстроил? – усмехнулся Десейн. – И это все, что вы можете сказать по поводу случившегося?
Доктор посмотрел на свою правую ладонь, сжал ее в кулак и покачал головой.
– Не хочу, чтобы вы считали меня легкомысленным, Гилберт, – начал он, – а потому полагаю, что всему этому нужно и можно дать рациональное объяснение.
– Словосочетание «несчастный случай» вам уже кажется недостаточным? – спросил Десейн.
– Да. Речь идет о вас. У вас фатальная предрасположенность к несчастным случаям. Вы просто притягиваете несчастья!
– Мы оба знаем, что это – фикция. Игрушка слабого ума, убежище обыденного сознания.
Сложив ладони домиком, Пиаже отклонился на спинку стула и поджал губы.
– С точки зрения психиатрии…
– Прекратите! – воскликнул Десейн. – Сейчас вы приметесь перемалывать старый мусор по поводу невроза саморазрушения или дефектов эго-контроля. Как я мог контролировать рабочих, которые разобрали мост, или мальчика с луком и стрелой?
– Мальчик с луком и стрелой?
К черту все обещания, подумал Десейн и рассказал про случай на парковке, после чего добавил:
– А как насчет пневмоподъемника или взрыва в мастерских? А яд в еде, которую приготовила Дженни. Дженни! Вы понимаете?
– Да. У вас действительно есть основания…
– Основания? Да передо мной целостный, законченный синдром. И суть его в следующем: Сантарога хочет убить меня. Вы уже уничтожили совершенно невинного молодого человека и едва не убили Дженни. Что будет дальше?
– Ради всего святого, зачем нам…
