Подруги ещё долго хохотали.
Аника была благодарна Малии: та всегда знала, что ей нужно, и самое главное — не боялась говорить в лицо правду.
Неудивительно — самая близкая подруга не раз вытаскивала её из таких передряг, какие не снились ни одной из куриц, которых она время от времени вызывала на ковёр.
Они познакомились в детстве, на задворках Лейна.
В то время королевства ещё не коснулись изменения, оно загнивало, и края этому никто не видел.
Лавина безработицы и бедности, а на задворках городской черты процветает каннибализм. Власть сосредоточена в руках узурпаторши, которой абсолютно всё равно, как живёт народ.
Две маленькие заморенные Суори с голодными глазами сражались за свою жизнь каждый день, как и тысячи других людей.
Они воровали, были биты и били сами. Отмечали победы и оплакивали рано ушедших друзей. Слишком рано.
Сколько им было? По лет семь, когда их, будто котят, выкинули на улицу.
Родители Аники в какой-то момент пристрастились к листу Дому. Они жевали губительное растение, сходили с ума и беззаботно веселились.
Аника всё ещё помнила их белоснежные от употребления Дому зубы и широко раскрытые глаза, сверкающие бездной, — вертикальный зрачок становился круглым, как чашка терпкого чёрного чая.
Родители Малии не баловались Дому, они стали жертвами вина.
Обе девочки пережили примерно одно и то же: дикую эйфорию родителей, а затем — долгие откаты.
Пустой желудок был нормой, мысли сосредоточились вокруг выживания, отрезая всё остальное, в том числе образованность и разумность.
А как иначе выжить в лабиринте Асури, когда вокруг царят голод и разруха?
Королевство целиком и полностью во власти тиранши и её гвардии, которые спускались из дворца на холме, только чтобы прибить пару бедняков, копошащихся, как черви, в трущобах города, и удовлетворить себя безнаказанностью.
Аника плутала по улицам, спала на чердаках и чаще всего вставала с закатом, мечтая не вставать никогда. Но дни шли, девочка взрослела.
Аника любила заходить в лавку старого книгочея, где тот позволял ей читать. Он ставил книгу на стул и девочка запоминала страницу за страницей.
Удивительно добрый старик. Так и правда можно было бы подумать, если не знать его тайн.
Аника читала книги совершенно обнаженная. Старый извращенец любил смотреть на детское несформированное тело, гладил себя, совал руку в штаны и часто дышал, пока его тело не содрогалось в сладострастной конвульсии.
У маленькой Суори, так много пережившей и понимающей то, что было не положено ей по возрасту, всегда было несколько минут до того момента, как он закончит, и ещё столько же после, пока тот неподвижно сидит, смотря на неё пустыми глазами.
После этого старик швырял в неё маленький мешочек с едой и Аника выметалась прочь, на холодные улицы города. Но это всё ещё было лучше, чем стать бесправной игрушкой в чужих руках.
А после она снова возвращалась, когда он вешал над дверью лавки колокольчик.
Они оба были жадны: один — до запретного, другая — до возможностей.
Книги менялись одна за другой, пока одним вечером старика не стало.
Аника, как обычно, пришла к заветной двери, над которой висел колокольчик, глубоко вдохнула морозный зимний воздух, а затем потянула верёвочку.
Никто долго не открывал, и случайно Суори заметила, что дверь не заперта. Она вошла внутрь и увидела книгочея, который застыл над очередной книгой прямо за прилавком.
Аника тихо подошла, ожидая, что он обратит на неё внимание. Но ничего не произошло.
Приблизившись, она заметила, что одежда на груди старика пропитана кровью, которая сочится из его разрезанной шеи. Он опустил голову так, будто прикорнул на полчаса.
Анику обуял ужас, она отпрыгнула, словно кошка, и быстро осмотрелась.
Вокруг тишина, никого.
Видимо, книгочей завершил свою игру, захотел большего, и его наказали.
Аника сориентировалась моментально: она перепрыгнула через стойку и открыла кассовый ящик. Он оказался пуст.
Оглядевшись, Аника заметила мешок из-под новой книжной поставки, схватила его и побежала в сторону жилых помещений, примыкающих к лавке.
На кухне царила разруха — кто-то хорошо порылся в полупустых ящиках.
Аника наполнила мешок тем, что осталось, и еле-еле закинула его на свои хрупкие плечи.
Она, торопясь скрыться, вышла, снова перелезла через стойку и остановилась в двух шагах перед дверью, ведущей на тёмную улицу. Обернулась, чтобы посмотреть на старика: что-то заставило её так поступить, а что именно — она не знала.
Свет масляной лампы играл на её лице ломаными тенями, пока его выражение становилось всё более затравленным и растерянным. Взгляд зацепился за лавки, забитые книгами. Грабители или каратели не заинтересовались ими — только обнесли кухню и забрали монеты.
Выругавшись, Аника снова перескочила через прилавок, даже не думая о дверце, и выгрузила часть продуктов.
Вместо головок сыра, сладкого подсолнечного масла и овощей в мешок летели книги.
Когда количество книг показалось ей достаточным, она встала и поняла, что не может поднять ношу.
Всё решилось в этот момент — голод в душе был яростнее, чем голод в желудке.
Аника со слезами вытаскивала и кидала на пол еду, заменяя её книгами.
Поверх фолиантов влезли лишь пара булок хлеба, кусок сыра и бутылка, как позже оказалось, с вином.
Вытерев слёзы, размазав их грязной ладошкой по щекам, девочка с трудом подняла мешок и отправилась на выход, раскачиваясь под грузом знаний, словно матрос на палубе корабля.
Она ушла вовремя — ровно когда в конце улицы появилась группа людей с лампами наперевес. В окнах загорался свет, из них выглядывали боязливые жители, словно крысы, высовывающие носы из нор в надежде поживиться на чужом несчастье.
Аника добралась до своей ночлежки в подвале старого разрушенного дома, осевшего во время пожара. Обгоревшие балки и три оставшихся стены одиноко торчали из пепелища, под которым сохранился погреб.
В ту ночь она впервые попробовала вино.
Алкоголь настолько сильно ударил ей голову, что она мгновенно погрузилась в сон, крепкий и хороший, как любимая выпивка старого книгочея.
Ещё одна глава в жизни Аники закончилась, и началась новая, уже через одну декаду. Ровно на столько хватило еды. Девочка целыми сутками сидела у входа в подвал, беспробудно читая книги и прячась, заслышав чужие шаги.
Когда еда закончилась, Аника продержалась ещё несколько дней, прежде чем вышла из-под земли, чтобы насытить болезненно пульсирующий желудок.
