Анна и все остальные стояли кучкой, оккупировав угол барной стойки. Кто-то пустил ко мне по столешнице огромную квадратную тарелку с сыром и сухофруктами. Я клала в рот нежный рокфор и копченую гауду. Через десять минут пришел Джон. Промелькнула тревога: мне придется с ним нянчиться? Пока он подходил к стойке, я подмечала уверенный шаг, спокойную улыбку. Он поздоровался с коллегами, которых едва знал, и приобнял меня за плечо. От него пахло свежим воздухом и чистой одеждой. Этот мужчина умел о себе позаботиться; я могла уйти в любую минуту, когда захочу.
– Извини, я опоздал, – он наклонился ко мне, чтобы я могла расслышать его слова сквозь шум переполненного народом бара. – Я только что купил новую кровать, и мне пришлось ждать доставки.
Я в ответ рассказала о своей новой кровати. В разговоре о кроватях витал некий легкий намек, и я почувствовала, как что-то во мне шевельнулось. Может, он и не гей вовсе.
Постепенно прибывали новые друзья, и наша компания рассредотачивалась вокруг стойки. Я всякий раз оказывалась рядом с Джоном.
Я наблюдала за ним. Он не так много говорил, но его глаза сверкали жизнью, когда он следил за разговором. Пришло время идти в Дом блюза на концерт, и мы с Джоном снова оказались рядом. Стиль его был прост: голубой свитер, джинсы, паркетные туфли на шнурках с закругленным мыском. Его куртка была теплой, но не кричаще модной и не по-бизнесменски серьезной. Я не чувствовала в нем никакого кладбища темных тайн – ни холода одиночества, ни намека на темную сторону, которую было бы так соблазнительно и безумно трудно пытаться исправить.
В сумке зажужжал телефон: сообщение от Рори, которая спрашивала, добралась ли я до дома. Зайдя в туалет, я отправила ответ: Все еще не дома и почти получаю удовольствие!
Дом блюза оказался переполнен потными пьяными людьми в толстовках и высоких ботинках. Джон купил мне бутылку воды. Я поймала себя на страстной надежде, что он не окажется геем. Он кого-то напоминал, но я не могла понять кого. Смутная ассоциация щекотала сознание. Я не собиралась загонять его в угол. Это был просто вопрос. Безвредный вопрос мужчине, с которым мне нравилось разговаривать.
– Ты верующий? – понятия не имею, почему я выбрала именно такую формулировку.
Он в веселом удивлении поднял брови.
– Такого вопроса я точно не предвидел, – и отпил воды, прежде чем ответить. – Я воспитывался как еврей.
Все замерло, исчезли все звуки. Танцпол. Бар. Люди, готовившие сцену. В этот миг, протянувшийся в следующий день, я тоже застыла.
Этот мужчина, которого я отшила несколько месяцев назад, потом списала со счетов как гея, а теперь хотела поцеловать, напоминал мне доктора Розена.
Вот это самое еврейство и подтолкнуло меня к откровению. И вдруг все стало так очевидно. Они оба были интровертами с отточенным чувством юмора и мягкой, но надежной мужественностью, которой не обязательно хвастать. С простым стилем, который не кричал об их статусе или современной моде. Обоих окружала аура уверенности, которая временами перетекала в самоуверенность. И их прямота – он был не из тех мужчин, которые делают вид, что не замечают слона в посудной лавке. Боже ты мой – передо мной стоял молодой, неженатый, подходящий мне по возрасту, имеющий денежную работу мужчина, который напоминал моего терапевта!
Остальная часть концерта превратилась в смазанное пятно пота, танцев и растворения в музыке. Джон стоял в стороне, внимательно впитывая все происходящее. В два часа ночи он пошел провожать меня домой. Городские улицы в крапинах снежных хлопьев были пусты, если не считать собаководов-полуночников с их питомцами. Я чувствовала то, чего никогда раньше не ощущала с мужчиной: я была спокойна, тиха, счастлива и взволнована. Я хотела быть ближе к нему. Я хотела засыпать, слушая его голос. Я хотела слышать, что он думает обо всех наших общих знакомых и о местах, где успел побывать. Он нравился мне, и казалось, у меня под кожей собирается тайная сила. Мы снова посмеялись над тем, что за последние 48 часов оба прикупили новые кровати. Это что-то да значило – мы двое и наши новые кровати. Хорошее предзнаменование.
На следующий день Джон оставил мне голосовое сообщение: «Не знаю, есть ли у тебя сейчас кто-то, но если нет, нам следует общаться».
Приятное возбуждение, которое вызывал у меня Джон, было прочным столпом надежды – такой, которая могла вести меня вперед, а не отвлекать и не стирать остальное в моей жизни. Оно было спокойнее, чем штормовые ветра Стажера и Рида. Оно было ярче и вздымалось выше, чем плоская линия моего стремления к Брэндону. Но не перегружало меня. Я не теряла аппетит. Я нормально спала. Я писала служебные записки на работе и ходила на 12-шаговые встречи.
– Он еврей, неженатый, красивый, с хорошей работой, с либеральными взглядами, добрый и только что купил новую кровать, – я озвучивала все позитивные качества Джона группе. – Завтра вечером идем на свидание.
– И он водил тебя в оперу, – добавил Макс. – Теперь мое слово: Джон – тот самый единственный.
– Не делай этого! – он слишком на меня давит. – Это всего лишь ужин.
Я села поудобнее в кресле и ответила доктору Розену такой же улыбкой: лучиком на лучик.
– Он напоминает мне вас.
Доктор Розен потер грудь.
* * *
«Ла Скарола» был похож на какой-нибудь бар с Гранд-стрит, но внутри было светло, пахло чесноком, обжаренным в сливочном масле, и тесно от официантов, сновавших с подносами лазаньи и жареных кальмаров по узеньким проходам. Десятки людей маялись в очереди у входных дверей, но Джон переговорил с администратором, который сразу проводил нас к тихому столику в углу. Мы взяли на двоих пасту «ангельские волосы» с креветками и пасту арабьята. Разговор перетекал от темы к теме: чем мы занимались в колледже, как относимся к партнерам, на которых работаем, как часто ездим навещать родителей. Мой взгляд за следующие три часа ни разу не уплыл за пределы мира, ограниченного нашим столиком. Я была искренне удивлена, когда вспыхнул основной свет и затихла музыка. «Прошу прощения, – сказал наш внимательный официант, – но мы тоже должны спать». Я только что провела с Джоном почти три с половиной часа и не позвонила из туалета никому из одногруппников. Сердце по-прежнему держалось за ровную радость, которую я впервые ощутила, когда он прошлой ночью провожал меня домой.
В конце свидания Джон пожал мою ладонь, отчего молния прошила все тело. Дома я не стала рассылать группам письма с подробным отчетом и не позвонила Рори, чтобы перечислить съеденное за день. Я забралась на кровать и уплыла в сон с улыбкой на лице.
На следующий день на работе я фокусировалась на записке по делу, которое вела, и завершила вечер 12-шаговой встречей. У меня состоялось лучшее свидание в моей жизни, а я была по-прежнему способна функционировать. Прежде чем лечь спать, проверила почту и увидела сообщение от Джона.
Кажется, я только что был на своем последнем первом свидании.
