– Я буду мастурбировать перед сном. Если хочешь, можешь присоединиться.
Джереми стащил с себя боксеры, и его работающий локоть задевал мое предплечье при каждом движении.
– Хочешь, я это сделаю? – прошептала я. Одна непокорная прядка желания раскрутилась и вырвалась на свободу.
– Я сам.
Я оставила ладонь на его плече, благодарная за то, что он позволил мне ее не убирать.
* * *
После Италии я начала работать. Рабочий день у меня, младшего юриста большой юридической фирмы, был длинным, и я никогда не выходила из офиса раньше семи. Внезапно у меня появились секретарь, расчетный счет и кабинет с окном, выходившим на реку Чикаго. На шестой неделе работы случилось первое круглосуточное дежурство. Моей главной задачей как младшего юриста было по десять часов в день рецензировать финансовые документы для клиента – компании, на чьих напитках я, можно сказать, выросла. Еще фирма посылала меня в штаб-квартиру компании: проводить совещания с большими шишками, которые составляли стратегию продаж, чтобы мы могли защищать их перед Комиссией по ценным бумагам и биржам. После долгих дней, состоявших из непрерывных совещаний с сотрудниками коллектива, в котором не было ни одной женщины, и затянувшихся ужинов я падала в гостиничную кровать и звонила Джереми, который сидел дома и играл в свою любимую NetHack.
– Ты молодец. Я так тобой горжусь, – говорил он.
В то время как я училась быть настоящим юристом «Скаддена», Джереми сползал в депрессию. Он раздобрел, перестал бриться, пропускал встречи АА и просиживал за компьютерной игрой бо́льшую часть времени, свободного от работы. Мистер Буржуа однажды отрыгнул шерстяной ком, который валялся посреди гостиной не меньше недели. Ванна заросла слоем выпавших волос и грязи. Когда я ночевала у него, то старалась терпеть, не ходя в туалет, сколько хватало сил. Иногда удавалось дотянуть до почти восемнадцати часов. А теперь мы всегда ночевали только у него. Я понимала, что он не способен собрать достаточно энергии добраться до моего дома.
В свободное время я пыталась вытащить его из депрессии, покупая продукты и советуя ему сходить на встречу или позвонить куратору. В группе я молила доктора Розена помочь ему.
– Разве вы не видите, что он в депрессии?!
Ответ доктора Розена всегда был одним и тем же:
– Что чувствуете вы сами?
Отзыв обеих групп был единодушным: «Сосредоточься на новой карьере».
– Сосредоточьтесь на своей новой жизни в «Скаддене». Может, ваши вкусы изменятся, – говорил доктор Розен. Это замечание показалось мне пренебрежительным. Мои вкусы-то тут при чем?
Я жаждала действия. Я не дам бойфренду психически гибнуть или, боже упаси, снова срываться в пьянство на моих глазах. Я купила ему новое стеганое одеяло – в мужественную клетку, поставила в ванную бутылку чистящего средства и вытащила из стока ванной клубки бог знает какой дряни. Выскребла из коврика кошачью рвоту. Загрузила его холодильник свежими фруктами и постными протеинами, а стеллаж-кладовку – хлопьями с низким содержанием сахара.
В своей лихорадочной жажде деятельности я оставалась глуха к единственной потребности, которую он выражал: чтобы его оставили в покое.
Сегодня он сам и болезнь, которая лишила его радости и энергии, вызывают у меня сострадание. Я также сострадаю себе как его бывшей девушке, которая возомнила, что сможет исцелить недуг новым постельным бельем и свежим ананасом. Но в то время единственное, на что меня хватало, – еще усерднее стараться «починить» его, превратив в того мужчину, каким я хотела его видеть.
Однажды вечером в это темное время я сползла вниз, под жестковатое новое одеяло Джереми, чтобы сделать ему минет. Я проработала юристом шесть месяцев. Мой стандарт жизни изменился: из студентки юридической школы я превратилась в поверенного Крупной Фирмы. Время от времени я позволяла себе закупаться продуктами в Whole Foods
[38]. Я купила юбку в J. Crew за полную цену, вместо того чтобы дожидаться распродажи. Мой сберегательный счет пополнел до двух тысяч. В дневное время я расправляла плечи и вела себя как женщина, достойная плотных белых визиток с моим именем, выпущенных «Скадденом».
А по вечерам я сутулилась и страдала.
Минет был моей идеей. Попыткой навести мосты через широкую пропасть между мной и Джереми. Пока голова ныряла между его потными ляжками, в мозгах была одна-единственная мысль: я не хочу этого делать. Я оскверняла себя насильственным минетом и оскверняла Джереми, симулируя желание и используя оральный секс, чтобы заставить его обратить на меня внимание и положить конец его клинической депрессии. Джереми уже который день не мылся – его тело источало кислую вонь немытости и многодневных выделений. Я дышала ртом, пытаясь игнорировать смрад его тела и собственное подкатывающее отвращение.
Утром в следующий вторник я не сказала в группе о минете, потому что мне было стыдно. Казалось, я должна защитить немытое тело Джереми, несмотря на то что доктор Розен всегда советовал приносить в группу абсолютно все. А еще мне было стыдно потому, что я навязала ему минет, от которого не получила удовольствия. Мои отношения были фарсом, а я продолжала вести себя бесчестно и предавать собственные интересы и наслаждение. К полудню все, что я не рассказала о своих отношениях, превратилось в заряженный револьвер, нацеленный мне в глотку. Когда в разговоре возникла пауза, меня прорвало.
– Я не хочу сосать грязный член.
Ко мне повернулись все.
– Что ты сейчас сказала? – переспросила Марни.
Глаза Нэн округлялись все больше, пока я описывала этот минет.
– Черт, не может быть, – прошептала она.
Посмотрев, наконец, на доктора Розена, я увидела в его глазах сострадание.
– Вы не обязаны сосать грязный член, – сказал он.
Мои глаза налились слезами. Он повторил это еще раз, очень медленно. Вы. Не обязаны. Сосать. Грязный. Член. Потом добавил: больше никогда.
– С меня хватит, – сказала я. Истины этих слов хватило, чтобы позвоночник выпрямился.
Доктор Розен вытянул руки перед собой, тыльной стороной ладоней кверху. Потом медленно перевернул их.
– Вот так надо освобождаться.
Я не поняла. То, что он сделал, было похоже на жест из тайцзи. Мои одногруппницы приложили к этому жесту слова.
– Перестань звонить ему.
– Перестань каждый день после работы мчаться в эту выгребную яму.
– Перестань платить за все.
Если я просто перестану делать это – донимать, планировать, тащить на себе, потворствовать, мыть, убирать, ходить по магазинам, жаждать, покупать и сосать, – все будет кончено. Сам Джереми в моем доме не появится. Он не станет заказывать столик в ресторане или покупать билеты, чтобы послушать группу Wilco в баре «Ривьера». Если я освобожусь, не будет ничего. Я останусь по-настоящему одна, зато свободной.
