– Молитесь, чтобы вы поссорились.
– Почему?
– Потому что вам нужны по-настоящему близкие отношения.
– А это означает, что надо ссориться?
– Если вы не готовы ссориться, как вы можете быть близки?
А драка с братом в доме номер 6644 по Теккерей-стрит из-за пульта от телевизора считается? Я порылась в памяти, ища где-нибудь славный старомодный скандал – захлопнутую дверь, сжатый кулак, горло, саднящее от крика. И не нашла ничего. Однажды в старших классах моя подруга Дениза осталась у меня ночевать и тихонько улизнула из дома среди ночи, чтобы заняться сексом со своим взрослым бойфрендом в парке Карут. Я не разозлилась за то, что она, сбегая через окно моей спальни, могла втянуть меня в неприятности. Я проглотила гнев и впустила ее обратно, когда она постучала по подоконнику. На первом курсе колледжа моя подруга Энни пригласила парня, с которым я встречалась, сходить вместе с ней в кино, пока я была в библиотеке. Я и слова не сказала. Просто через два месяца сменила жилье. А когда подруга Тайра закатывала скандал за то, что я ушла со спектакля, в котором она играла, раньше, чем опустился занавес, я ощущала, как дымные клубы гнева поднимались из живота ко рту. Она даже не заметила, что я подарила ей цветы, сидела в зале, пока она произносила все реплики, а ушла лишь потому, что у меня был желудочный грипп. Вот очень хотелось заглянуть ей прямо в обиженное личико и сказать, очень жестко: «Ты хотя бы секунду способна думать не только о себе?» Но вместо этого я сказала: «Извини, пожалуйста, я обещаю, что приду на следующий».
Когда доходило до гнева, я его глотала, притворялась, игнорировала, уходила в себя. Я ничего не знала о ссорах.
* * *
– Я считаю, вам следовало бы присоединиться к мужской группе, которая собирается по понедельникам, – сказал доктор Розен Карлосу однажды вторничным утром, примерно через тринадцать месяцев после начала моего лечения. – Это поможет вам подготовиться к браку.
Я спросила, следует ли и мне вступить во вторую группу, но доктор Розен покачал головой и сказал, что я не готова. Стыд пригвоздил меня к креслу, и я до конца сеанса больше не произнесла ни слова. Я сама не знала, хочу ли вступить во вторую группу, но дело было не в этом. Доктор Розен предложил Карлосу то, чего не предложил мне. До конца сеанса в голове крутились ядовитые мысли:
Карлос нравится ему больше.
Я что-то не так делаю.
Я неудачница в терапии.
Я покинула группу в бессловесном гневном молчании. Я избегала звонков Карлоса – во-первых, потому что ревновала к нему доктора Розена, как к любимому сыночку, а во-вторых, потому что мне было стыдно за свою раздражительность. Мы не разговаривали до самого вечера воскресенья, и тогда я призналась ему в своей ревности.
– Не завидуй моей второй группе, девочка, – сказал он. – Это просто будет стоить бо́льших денег и создаст больше трудностей.
В тот вечер я оставила доктору Розену сообщение с просьбой перезвонить до сеанса, чтобы я могла получить обратную связь по поводу сильной реакции на приглашение Карлоса во вторую группу. Доктор Розен часто перезванивал мне между сеансами. Я полагала, позвонит и в этот раз.
Весь понедельник я продержала телефон в руке: так пациент, которому предстоит трансплантация сердца, ждет известий о доноре. К закату надежды не осталось. Подрумянивая куриную грудку на дровяной плите в кондо Клэр, я набрала номер Марни. Она продолжала лечиться у доктора Розена, поэтому подумалось, что она поймет мои чувства.
Не успела я ничего рассказать, как у нее звякнуло оповещение второй линии.
– Слушай, это доктор Розен. Давай я попозже перезвоню…
Щелк. Марни отключилась.
Я цапнула сковородку за ручку, и горячий чугун обжег пальцы.
– Проклятье! – Я обхватила обожженную руку другой и запрыгала от боли, ругаясь вполголоса. Потом села посреди кухни, раскачиваясь, как китайский болванчик. Курица и масло шипели в сковороде.
Через пять минут Марни перезвонила. Я набрала в грудь побольше воздуха. Может, доктор Розен решил позвонить ей, потому что она недавно забеременела после выкидыша – может, у нее что-то не в порядке. Может, у нее спазмы, или она получила неутешительные известия от врача.
– Все в порядке? – спросила я, искренне беспокоясь.
– Да у нас мастер по ремонту – дурак дураком. Он поставил нам не ту дверь – мы заказывали дуб, а не красное дерево. Вот доктор Розен и учил меня, как завтра с ним разговаривать.
Воздух с шипением покинул легкие, и я согнулась пополам. Я прижимала лед из холодильника к обожженной руке, в то время как сияющая, только-только забеременевшая Марни обсуждала с доктором Розеном вопрос о том, как командовать рабочими-ремонтниками, сидя на обитом вручную диванчике в своем четырехэтажном доме.
Почему доктор Розен помогает ей, а не мне?!
Набирая его номер, я дрожала всем телом. И после гудка:
– Не могу поверить! Ты ГРЕБАНЫЙ ЗАСРАНЕЦ! Ты учишь меня просить о помощи! Тянуться к людям! «ДАЙТЕ ДОПУСК МНЕ И ГРУППЕ»! Но от тебя в ответ ни хрена не дождешься, да?! Да пошел ты!
И так далее. Я орала на автоответчик доктора Розена. Рука пульсировала болью. Я не останавливалась, пока не кончилось время, отведенное для сообщения, а потом швырнула телефон на пол. Мне хотелось крушить все: дорогущие красивые тарелки сливового цвета, принадлежавшие Клэр, винный холодильник в углу, вазу с сухими цветами, вставленный в рамку принт «Джаз-Феста». Во всем – в голове, сердце, гортани, руке – тяжело бился пульс.
Я ненавидела доктора Розена со всем, что в нем было: его самодовольную физиономию, тупой проказливый смешок, высокомерные предписания.
Да пошел он! Да пошел он, весь этот кружок из кресел в этом кабинете на этом восемнадцатом этаже!
* * *
В первые несколько минут сеанса я старалась не смотреть никому в глаза. Сложила руки на коленях, уперлась взглядом в овальное пятнышко на ковре. Марти рассказывал об операции на бедре, которую перенесла его мать, а доктор Розен, как обычно, переводил глаза с одного члена группы на другого.
– Вы оставили мне сообщение.
Я подняла глаза. Он смотрел на меня в упор. Я кивнула и почувствовала, как закружилась голова.
– Вы хотите рассказать о нем группе? – теплая улыбка на лице – так же, как улыбался Рори, когда та сообщила, что завершила главу диссертации. Со всех сторон на меня уставились заинтересованные глаза.
– Я была расстроена и говорила вещи не особенно вежливые…
– Не особенное вежливые? Не прибедняйтесь! Вы были сама свирепость! – доктор Розен всплеснул руками и аж подпрыгнул в кресле. Потер грудь перед сердцем и прикрыл глаза, словно смаковал великолепное блюдо. – Нам всем следует пройти в мой кабинет и прослушать его.
