Кай тоже всхлипнул.
– А давай ты нам по-старому почитаешь, – сказала Дафна. – Мне не нравятся эти сказки.
– А по-старому получается вранье, – поник Галик. – Тут вообще все вранье. В Домашнем Очаге просто убивают. А нам врут. И никакой Булочки в «Колобке» нет. И где-то должен быть выход. Мы должны вырваться отсюда!
Дети потрясенно притихли.
– Молчать! – приказала вдруг вошедшая Тыча. – Ты отстранен от работы с детьми навсегда!
* * *
Многое на Острове за эти сутки случилось впервые.
Впервые человек передумал и вернулся из Домашнего Очага.
Впервые в Домашний Очаг пытался проникнуть молодой, да еще без предупреждения.
Впервые кого-то решили наказать.
Этот кто-то – а именно Галик – впервые предстал перед судом.
Правда, суд чувствовал себя ненамного увереннее, чем подсудимый. Галик сидел злой, упрямый и смотрел в глаза каждому выступающему. А вот взрослые отводили от него взгляд.
– Надо его под замок посадить, – сказал Беня.
Он выбрал себе роль прокурора.
– Так у нас замков нет, – возразила Тыча.
– Сделать замок! – не сдавался Беня. – И наручники!
Фриц и Яна, которые присутствовали на суде без права голоса, пытались испепелить Беню взглядами.
– И еды лишить! – Беня, похоже, решил выбрать все лимиты абсурда.
– А вы меня убейте! – предложил Галик. – Засуньте в Домашний Очаг!
– Прекрати нести чушь, – нахмурилась Тыча.
– Или выгоните! – Галик дерзко улыбнулся. – Я читал, что в некоторых земных государствах…
– Сын, – тихо сказал Фриц. – Перестань. Пожалуйста.
Галик фыркнул, но продолжать не стал.
– Одно понятно, – вздохнула Тыча, – к детям его подпускать нельзя. Родители жаловались, что Дафна полночи уснуть не могла, раз сто просила рассказать про Колобка и Булочку.
– Галактион, – Тыча наконец подняла глаза на подсудимого. – Напомни мне, пожалуйста, наше единственное правило.
– Так вы сами его… – начал было Галик, но Тыча повысила голос:
– Напомни. Пожалуйста.
– «Взрослый человек свободен совершать любые поступки, пока это не ограничивает свободу другого», – с издевкой продекламировал Галик.
– Правильно, – кивнула Тыча. – Теперь по пунктам. Ты взрослый?
– Взрослее некоторых!
– Ты совершеннолетний? – Тыча спрашивала так, что даже Галик ослабил напор.
– Через три года буду, – пожал он плечами. – Но что это…
– Ты ограничил свободу уважаемого Бенедикта? – продолжила Тыча.
– Да ничего я не ограничил! – возмутился Галик. – Он хотел помереть, так и помирал бы!
– И тебя за собой потянуть?! – вскинулся Беня. – Я знаю, ты меня не любишь! Вы все меня презираете! Помолчи, Тыча, я на проводах наслушался! Да, я не тихий и ласковый, как твоя мать! Не забавник, как Седой… был! Но я не убийца, понял!
Беня закашлялся.
Повисла неловкая пауза.
– И с детьми тоже нехорошо получилось, – добавил кто-то. – Нельзя так с маленькими…
– В общем, так, – заключила Тыча. – Ты нарушил наше единственное правило. Поэтому в ближайшее время ты…
Яна затаила дыхание, Фриц подался вперед.
– …будешь работать в библиотеке и архивах. Там давно пора навести порядок. Все согласны?
Народ загалдел, и никто не заметил, как Тыча подмигнула Яне.
* * *
Теперь каждое утро Фриц или Яна отводили Галика к месту заточения, а вечером забирали домой. Ему запретили выходить из библиотеки и с кем-либо встречаться. Днем Галику полагалось работать, то есть приводить в порядок старое заброшенное помещение.
В обед кто-нибудь приносил ему еду и убегал – не пообщаешься.
Первую неделю Галику было сложно одному, а на второй он уже был готов выть волком. Несколько раз собирался пойти извиняться. Останавливало только то, что он представлял себе довольное лицо Бени и часовые нравоучения, которые последуют за его возвращением в мир.
Библиотека, то есть старое нежилое бунгало с огромной верандой, увитой виноградом, было полностью забито пыльными коробками, зато стояло на берегу моря.
Галик лежал на продавленном диване на веранде, смотрел на море и страдал. Начать работать даже не приходило ему в голову.
Но в один прекрасный день Галик пнул ногой одну из коробок, и из нее вывалилась пачка ведомостей. Он начал запихивать их внутрь и с интересом увидел, что это меню на каждый день столетней давности. Тогда на Острове жили четыреста сорок восемь человек и ели они совсем другую еду! От названий блюд веяло пафосом, и совсем не было того, что дети называли «вкусняшками», зато за каждым обедом подавали вино.
Галик осмотрелся. Похоже, вся жизнь Острова подробно задокументирована, и у него есть шанс в этих документах разобраться.
На следующий день он нашел детские рисунки в количестве двадцати коробок – лет за двести, нижние совсем рассыпались – и «Трактат об объединении всех религий в одну и совместном отмечании всех религиозных праздников» в красивой рамке за диваном.
Затем ему на глаза попалась перепись населения неизвестного года, сделанная очень красивым почерком. Тогда на Острове насчитывалось триста десять человек. В этой переписи мелькали уже знакомые имена – Седой, Тыча и Беня. Сразу после имени Бени шла Мила. Галик вспомнил, что Беня упоминал это имя, и подумал, что это Бенина мать, она умерла, и Беня собирался с ней встретиться после своей смерти.
«Умерла», «смерть» – слова, которые даже обдумывать было непривычно.
В этот день Галику принесли не только обед, но и чистую одежду и набор швабр. И он с неожиданным для себя энтузиазмом принялся за уборку.
Правда, в основном он, конечно, читал. Даже не читал, а изучал документы.
Вытащил из шкафа огромную книгу учета прибывших. Нашел в ней день, когда на Острове появился он с родителями. Запись свидетельствовала, что прибыли: «Галактион – младенец мужского пола; Фриц, мужчина 37 лет, отец; Яна, женщина 35 лет».
То есть Яна тогда не представилась его мамой?
Галик начал внимательно изучать весь список. Обнаружил, что все появлялись на Острове со своими родными детьми. Такого, чтобы с ребенком возник кто-то не родной, Галик больше не обнаружил.
Никаких сведений, откуда брались на острове люди, Галик не нашел. Пока не нашел. Потому что разгреб только часть одной комнаты.
Еще через неделю Галик услышал, как кто-то тихо царапается в дверь. Он открыл и обнаружил на пороге Виллису. Она приложила палец к губам и прошмыгнула в комнату.
