Едва перебравшись к изголовью кровати, Зак заключил меня в крепкие объятия. Обвив его руками, я устало прижалась щекой к его груди и сомкнула глаза.
— Я люблю тебя, — сказал он, поцеловав меня в висок.
Я улыбнулась.
Эти три слова лучше любого в мире секса.
— И я тебя, — прошептала в ответ, не поднимая головы.
Ухмыльнувшись, Зак чмокнул меня напоследок в макушку, и через минуту я услышала его тихое сопение.
Я не взглянула на него, потому что не хотела, чтобы он увидел моих глупых слез счастья.
Вскоре сон накрыл и меня.
***
Я изо всех сил пыталась игнорировать ладонь Зака, сжимающую мое колено под столом. Кинула ему взгляд: «Что ты творишь?! Мы же за обеденным столом!», но, видимо, в нем было мало угрозы, потому что Зак лишь ухмыльнулся уголком губ и надкусил пышный круассан. Бабушка испекла их перед нашим пробуждением.
Продолжая совершать свои шаловливые махинации, Зак мастерски сохранял непоколебимый вид. А вот я зависла с выпечкой в руке и не могла шелохнуться. Его ладонь скользнула вверх, забравшись под подол платья.
Вот ведь!
— Ты в порядке? — с беспокойством спросил дедушка, оторвавшись от газеты. Очки сползли ему на кончик носа, когда он посмотрел на меня.
О чем это он?
Растерянно моргнув, я слабо качнула головой.
— В порядке.
Короткий смешок Зака, замаскированный под кашель, быстро привел меня в чувства, и я скинула его руку с внутренней стороны своего бедра. Улыбка тут же соскользнула с его лица, и я довольно хмыкнула.
Бабушка влетела на кухню и чмокнула меня в щеку.
— С добрым утром! — бодро поприветствовала она.
— С добрым, ба, — я надкусила круассан.
Прошествовав к кухонной тумбе, она заварила себе кофе, и кухню наполнил терпкий, насыщенный аромат перемолотых зерен Арабики.
Заняв место за столом напротив нас с Заком, бабушка стащила один круассан с вазы.
— Как спалось?
Казалось бы, простой вопрос, требующий простого ответа.
Но я не могла контролировать жар, подкравшийся к лицу.
— Отлично, — выдавила я, отправив свой взгляд к поверхности стола. — А вам?
— Долго не могли уснуть. Было шумно, — отпив кофе, бабуля наклонилась к дедушке и заглянула в газету. — И, кажется, шум исходил из твоей комнаты, Наоми.
Было шумно.
В моей комнате.
Эти слова эхом пронеслись в голове, пробуждая непреодолимое чувство стыда и смущения. Господи, так нас… нас было слышно?
Не может быть.
— Мыши, наверное, — предположил дедушка.
Мыши…
— Не думаю, — бабушка покачала головой. — Мы вытравили их два месяца назад. Они не должны появиться так скоро.
— Тогда что шумело в спальне Наоми? — чересчур безучастным тоном вопросил дедушка, так и не удосужившись оторваться взгляд от газеты. Наверно, там было что-то сверх-важное, раз они обсуждали шум из спальни, в которой я провела ночь с Заком так, словно беседовали о прогнозе погоды на завтра.
— Не знаю, — бабушка подняла на нас взгляд. — Вы ничего не слышали ночью?
Кажется, я поняла. Поняла то, что бабушка с дедушкой были прекрасно осведомлены о причине шума. Они просто издевались надо мной, демонстрируя свои профессиональные способности в сфере тонкого сарказма.
— Нет, — буркнула я и опустила голову, чтобы скрыть свое бардовое лицо.
Хотелось застонать, но я сдержала этот порыв отчаяния и попытки оправдаться.
— Тогда, вероятно, у нас завелся полтергейст, — провозгласила бабуля, сделав глоток кофе.
— Полтер… кто? — спросил дедушка.
— Полтергейст. Приведение.
— Что за чушь, Маргарет? Какой полтер… Черт. Какое еще приведение?
— Тогда как ты объяснишь тот странный шум? И, по-моему, я слышала чьи-то стоны.
— Правда?
Бабушка кивнула.
О господи. Господи! Господи! Господи!
Это в тысячу раз хуже, если бы они прямо сказали, что слышали нас с Заком, а не ходили вокруг да около, проверяя на прочность мою выдержку.
И почему, черт возьми, Зак так спокоен?!
Оставалось только одно — заесть поглощающую неловкость дьявольски вкусными и тающими во рту круассанами со сгущенным молоком.
Вопрос о ночном шуме был закрыт, как только все вышли из-за стола. Мы с бабушкой занялись мытьем посуду, а дедушка, наконец-таки, добрался до Зака. Они отправились в гараж. Я боялась того, что осталась наедине с бабулей. Хоть она и вела себя сдержано и, казалось бы, на первый взгляд совершенно невинно, но я чувствовала ее хитрые взгляды на себе каждый раз, как только отворачивалась.
Затем бабушка заставила меня копаться с ней в саду. Это было ужасно. Не то, что бы я боялась грязной в прямом смысле работы. Но проведя несколько часов под палящими лучами солнца, я чувствовала, что вот-вот упаду. Голова раскалывались, с меня градом лил пот.
— Давай отдохнем, — предложила бабушка, бросая очередной сорняк в кучу его клонов.
Конечно же, я не могла не согласиться.
Я немного беспокоилась за дедушку и Зака. Я не видела их после того, как мы позавтракали. Хотела проверить, как идут дела с «Плимутом», но бабушка задержала меня.
— Не мешай им. Пусть поиграют в механиков.
Усмехнувшись и сняв белые перчатки с нутриловым покрытием, я присела рядом на зеленые садовые качели, расположившиеся в окружении цветущих пестро-оранжевых цинний, клумбой с нежно-розовыми гиацинтами, белоснежными нарциссами и светло-синими флоксами Метельчатыми. Залюбовавшись на мгновение удивительной яркостью крохотного растительного мирка, я улыбнулась шире.
— Попей, — бабушка откуда-то выудила небольшой термос.
— Спасибо, — поблагодарила внезапно севшим голосом.
Прильнув к горлышку, я осознала, как сильна была моя жажда, устроившая засуху в горле. Глотая живительную, сладковатую, прохладную влагу, я незаметно набиралась сил, и теперь назойливое солнце в сочетании с адской духотой не казались столь мучительными.
Протянув термос бабушке, я вытерла губы тыльной стороной ладони, спряталась под тентом и блаженно запрокинула голову, наслаждаясь долгожданным теньком.
— Ну, теперь расскажи мне, как угораздило мою непутевую дочь залететь от этого идиота, — тяжело вздохнув, будто готовясь к худшему, промолвила бабуля.
Я открыла глаза. Непременно засмеялась бы над ее тоном, но ситуация, вставшая на повестке дня, отбивала всякое желание веселиться.
