— Нет-нет! На бис не исполняю. Даже ради симпатичных соседских девочек.
— Я бы взяла тебя за руку… — После неожиданного комплимента крылья за спиной расправились. Никакая сила тяжести больше не держала.
— Боюсь, теперь я годен только перебирать бумажки и трепать языком.
— Ликвидации, слияния… — вспомнила я одну из статей в интернете.
— Да, и прочие скучные слова.
— Тоска…
Согретая огнем, расслабленная, я вспомнила, что весь день мечтала о сне. И начала зевать.
— Ты права. Скука смертная.
Никита сдвинул в сторону очередную головешку в камине и непонятным взглядом посмотрел на меня.
Так и хотелось спросить: «Что-то не так?», но он опередил. Поправил плед, которым укрыл меня ещё в начале наших посиделок, и произнес:
— Раньше мне это не казалось скучным. А теперь… и правда. Как только выживаю?
— А еще в постоянных разъездах… далеко от дома… как белка в колесе.
Мой мозг уже спал, а изо рта вылетала всякая чушь.
— Да… и завтра опять придется снова лезть в это колесо.
Не знаю, что задело меня больнее: горечь, которая прозвучала в его словах, или это проклятое «снова» — внутри будто кислота разлилась.
— В Москву? — спросила, сама не знаю зачем.
— Да. Там уже ждут.
— Снова… — сглотнула, — … на шесть лет?
От прежней легкости не осталось и следа.
— Не знаю. Но не переживай. Про подарок я помню. Обязательно пришлю, как только решишь, чего душа желает.
Слова прозвучали утешающе, спокойно. Никита будто каким-то магическим образом чувствовал, что происходит у меня внутри. Он искренне пытался сходу справиться с любой тревогой.
Но в этот раз не сработало.
— А если я попрошу подарок прямо сейчас?
Мои бабочки больше не порхали. Они сложили свои обожженные крылья и фасетчатыми глазами внимательно смотрели на меня. Точь-в-точь как Наташа сегодня, когда предлагала сделать себе один маленький безумный подарок.
— Ты уже придумала?
Возможно мне показалось, но в голосе Никиты не было ни радости, ни облегчения.
— Поцелуй меня, пожалуйста.
Никогда не думала, что смогу произнести такую просьбу настолько легко. Слова буквально вырвались сами.
— Сомневаюсь, что это хороший подарок.
— Я так хочу спать, что завтра ничего не вспомню, — врала безнадежно. Талантливо, как никогда еще этого не делала.
— А если я не смогу забыть?
Никита осторожно взял меня за подбородок и заставил посмотреть в глаза.
Глава 5
Никита
От неожиданной просьбы девчонки меня будто кто-то ломиком по голове огрел. С размаху. Подкрался и «обрадовал».
В черепушке с табличками «Не смей!», «Даже не думай!» тут же встали за руки воспитание и совесть. А пониже, за грудиной, все эти предсердия, клапаны и сосуды завязались тугим узлом.
Дожил в двадцать восемь!
А ведь ничто не предвещало.
Обычный вечер с соседкой. Тихий, спокойный разговор.
Хотя… не совсем.
Сегодня впервые в жизни рядом с девушкой я чувствовал себя дебилом. Можно было сколько угодно списывать эту странность на усталость и ностальгию. Или объяснять нехваткой постельных радостей — в последнее время вообще было не до них.
Но никакой сонливостью или треском камина не получалось объяснить, почему мне так хорошо.
До абсолютной пустоты в голове.
До непонятного желания смеяться и улыбаться.
До еще чего-то неправильного, что я старался держать при себе и не выпускать на волю.
Чужие дети растут быстро, а маленькие соседские девчонки еще и умудряются превращаться в настоящих красавиц.
Никакой мешковатый костюм с оленем не мог спрятать стройную фигуру Леры. Не нужно было вспоминать нашу вчерашнюю встречу и ее вечернее платье. Не нужны были декольте, разрезы и прозрачные кружева, чтобы увидеть длинные ноги, тонкую талию, высокую грудь и ягодицы, от одних очертаний которых мне приходилось отводить взгляд в другую сторону.
Кастрировать себя хотелось за некоторые мысли. Спрятать малышку в какой-нибудь комнате подальше, а самому начать искать самый острый нож.
О том, что этому чуду всего восемнадцать, приходилось повторять как мантру. Иногда каждые пять минут. Иногда чаще.
Заглядеться боялся. На огромные серые глаза, которые смотрели на меня как на бога. На щеки. То румяные, то бледные. На губы. Нереальные. Уже и не помнил, когда видел такие. Без всякой вколотой дряни и помады. Пухлые, сочные, алые. Словно Бог специально лепил их для поцелуев.
Вело от девчонки. Неправильно, нездорово.
Но когда она наконец расслабилась, согрелась у огня и разговорилась… желание придушить самого себя сменилось уже знакомой потребностью устроить небольшой армагеддон в соседнем доме.
Некоторые факты категорически не желали укладываться в голове.
Рембрандта они захотели!
Дурацким пианино выторговали у ребенка право мечтать!
Медицинский соизволили разрешить!
Не мои это были проблемы. Не следовало о них даже думать. «Чужая семья — чужая правда!» — мысленно одергивал себя. А потом смотрел на чудо, что сидело рядом, смешно морщило нос и рассказывало, что держало бы меня за руку в морге… И крыло по-черному.
Злость шкалила так, что ладони сами в кулаки сжимались. Лишний раз дергаться себе запрещал. Лишний раз посмотреть на нее…
А теперь эта просьба. Подарок на день рождения. Как ломиком между глаз.
— Я не самый хороший кандидат для первого поцелуя.
О том, что стану первым, не нужно было спрашивать. Это читалось в напряженном, совсем не сонном взгляде, в робко опущенных плечах, в быстрой пульсации венки на виске и в дыхании… замершем, как у испуганной птички.
— Ты… — девчонка попыталась что-то сказать, но я сдвинул указательный палец с подбородка на ее губы и запечатал слова.
Нечего тут было говорить. Наговорились уже. Попал и пропал.
По-хорошему стоило отправить Леру спать и запретить ей думать о глупостях. Но умненькие правильные девочки не просят дважды. Они вообще не просят о таком, если это не важно. А отказывать в ее важном…
— Ты очень красивая.
Едва касаясь, я обвел пальцем контур губ. Приучая, успокаивая.
— Еще раз с днем рождения, Лера.
Почему не стоило ее целовать, я забыл за одну секунду. Стоило обхватить ладонью затылок, губами коснуться нежных пухлых губ — исчезли мысли о неправильном, об ошибке и еще какой-то чуши, которую все никак не мог уловить.
