Он уже собирался двинуться назад в город, когда услышал быстро приближавшиеся шаги и различил запах человека из той же стаи, к которой принадлежал спавший. Сигнальщик отполз в сторону, быстро вырыл ямку в песке и залег в углубление. Чем больше информации он принесет Вожаку, тем лучше.
Человек подбежал к сосне. Он казался взволнованным. Он был в форме, но Сигнальщик не умел различать военных людей по форме. Зато умел различать их по позам, жестам и запахам. Тот, кто пьяным спал на собачьей земле под сосной, не мог занимать высокое место в человеческой иерархии. Прибежавший же был по статусу еще ниже – по всей видимости, кто-то вроде Телохранителя. Он застыл и поднес руку к виску – поза подчинения:
– Товарищ замполит! Товарищ капитан Родин!
Капитан? Очень странно. Капитанами в человеческой стае обычно зовут уважаемых Воинов. Этот был на капитана совсем не похож. Он невнятно замычал, открыл заплывшие, налитые кровью глазки, сдержал позыв к рвоте и выхватил из кобуры пистолет.
Человек-Телохранитель поднял вверх обе руки: поза абсолютного подчинения и позора.
– Не стреляйте! Это ж я, старшина Артемов! Радист…
Капитан мутным взглядом оглядел старшину, вернул пистолет в кобуру, суетливо отряхнул фуражку, нахлобучил на голову, зачесав предварительно пятерней прядь сальных волос на плешь, вскочил, одной рукой держась за обоссанный ствол, пошатнулся. Нет, он все-таки был совсем не похож на Воина… Однако же, с подошедшим обращался как вышестоящий:
– Ты чего тут?! – Капитан снова сдержал рвотный позыв, но Сигнальщик из своего укрытия явственно уловил изошедшую от него волну перебродившего, ядовитого риса. – Прохлаждаешься, скотина, у озера, хотя должен, так сказать, чинить связь?
– Я починил связь, товарищ замполит!
Старшина с оловянными глазами вытянулся по струнке. Он старался смотреть замполиту строго в центр груди, чтобы не видеть ни его опухшего с похмелья лица, ни верхней части штанов. Замполит тем временем опустил голову и сам обнаружил, что ширинка расстегнута. Это его разъярило:
– Почему так долго чинил?! Почему не известил?! Под трибунал захотел?
– Так я вас в части найти не мог. А потом ребята окунуться пошли, и сказали, что вы тут… прикорнули. Так я сразу и…
– Недоумок! Я тут не прикорнул, а установил, так сказать, слежку, выполняя ответственное задание!
– Вас понял, товарищ замполит, – старшина снова сделал оловянные глаза. – Разрешите доложить?
Замполит застегнул ширинку.
– Докладывай.
– Тут такое дело. Поскольку товарищ майор Бойко… и вообще все старшие по званию, кроме вас, отбыли с поисковым отрядом… вам, как старшему по званию, имею сообщить, что втулки на ферритовых сердечниках контурных катушек…
– Давай, так сказать, короче!
– Товарищ замполит, рацию умышленно кто-то испортил.
Замполит метнулся в сторону, согнулся пополам, и его вырвало. Он обтер тыльной стороной ладони рот – и вдруг озарился счастливой улыбкой:
– Так это значит, так сказать… диверсия, а? Значит, прав капитан Шутов! Тут не один Деев, а целая вражеская, так сказать, группа!
– Не понял, товарищ замполит…
– А тебе и не надо понимать, старшина. Не твоего, так сказать, уровня дело. Так связь работает?
– Так точно.
– Тогда пойдем, старшина! Моя обязанность – немедленно доложить куда следует… Ты сейчас мне, Артемов, штаб дивизии вызовешь, отдел контрразведки, так сказать, СМЕРШ…
Когда они ушли, Сигнальщик вылез из углубления и тщательно отряхнулся. Понюхал рвоту – там не было ничего интересного, никаких кусочков, только вчерашний спирт с желчью.
Он был потрясен. Замполит, как он понял, в человеческой стае был кем-то вроде Сигнальщика – как он сам. Его дело было вынюхивать и докладывать. Только вот в человеческой стае должность Сигнальщика была, похоже, почетной. Старшина-Телохранитель ему не был ровней и в отсутствие Вожака и Воинов напрямую ему подчинялся. Интересный расклад. Справедливый…
Сигнальщик затрусил по направлению к кладбищу. Про место Сигнальщика в иерархии человеческой стаи он тоже доложит. Может быть, Вожак прислушается и уравняет его в статусе с Воинами.
Глава 11
– Двустволку сдал, зверобой. Шутов требовательно протянул руку к Ермилу; на охотника он при этом даже и не взглянул, как бы не сомневаясь, что распоряжение будет выполнено. А смотрел особист в свежевырытую яму, в которой лежали шестеро мертвых китайцев с рыжими косичками в жидких бородках.
– Чегой-то сдал? – насупился Ермил и покосился на майора Бойко, ища поддержки.
Майор недобро прищурился:
– Сам не понимаешь, чего?
– Не понимаю, – упрямо буркнул Ермил, но ружье особисту отдал.
– А я тебе, гнида, объясню! – не выдержал лейтенант Горелик. – Ты, сука, нас в засаду к своим дружкам-бандитам привел!
– Какие они мне дружки, я одного сам прикончил!
– Так ты прикончил, чтоб он тебя, Сычик, не сдал, – бесцветным голосом прокомментировал Шутов. – А то сказал бы, что ты наводчик. Оно тебе надо?
Горелика передернуло от отвращения к самому себе: в который уже раз за последний час он осознал, что полностью солидарен не только со словами, но даже и с поступками особистской тыловой крысы.
Да и стрелял особист для тыловой крысы на удивление хорошо: он двух китайцев прикончил. Еще двух – майор Бойко, одного – Тарасевич, одного – предатель-охотник. Седьмого подстрелил сам Горелик, но тот, раненый, скрылся…
И дальше, когда они нашли в кустах Овчаренко, когда они думали, что он мертвый, – этот Шутов, он же прямо над ним завыл, как над родным братом.
Но самое главное – как ни крути, особист их спас. Засек врага. А Ермил, которому майор Бойко доверился, сдал их…
– Я людей не сдаю, – как будто прочтя его мысли, с ненавистью процедил Сыч.
– Ну да, мы ж для тебя не люди, верно, Ермил?! – Горелик в бешенстве выхватил из кобуры пистолет. – Давай, ссыкло, признавайся, что это за твари и что им от нас было надо, – а то щас сам к ним в яму пойдешь!
– Отставить, лейтенант, – Шутов с ленцой оглядел конфискованную у охотника двустволку и забросил ее в кучу снятых с китайцев винтовок. – Мы людей без суда и следствия в лесу не расстреливаем.
– Вы? Не расстреливаете? – сам понимая, что перегибает палку, огрызнулся лейтенант.
– Горелик, мать твою! – вмешался Бойко. – Разговорчики!
– Все в порядке, майор, – особист ухмыльнулся, потом уставился в глаза лейтенанту Горелику. Взгляд был тяжелый и ледяной, как могильный камень. – Я – не расстреливаю.
Горелик, ненавидя себя, опустил голову и тут же подумал, что у особиста Бусыгина в сорок втором глаза были совершенно другие: беспокойные, мутные, ни на ком надолго не останавливающиеся, как две навозные мухи; в них и захочешь-то заглянуть – не поймаешь. Он помнил, как эти мухи-глаза суетливо метались из стороны в сторону, пока Бусыгин говорил:
