Телохранитель осторожно отполз от спавших вповалку щенков, тихо выбрался из разрушенной фанзы, в которой заночевала стая, и потрусил через кладбище в сторону пристани. Ему нужна была сука. Запах течной Старшей Матери лишил его сна, но сук из собственной стаи ему запрещено было трогать. Там, у пристани, жила хромая, одноглазая Мэй. Он не любил ее, ее единственный глаз гноился, а из пасти пахло болезнью, но все же он брал ее, когда становилось невмоготу: она была слабой и за нее некому было вступиться.
У выхода с кладбища стоял человек. Телохранитель знал человека – тот иногда приходил к Отцу, и они вместе переставляли черные и белые костяные фигурки на большой квадратной доске. Его звали Доктор. Обычно Доктор пах бинтами, касторкой и спиртом, но в этот раз к неприятному запаху примешивался еще один. Пасть Телохранителя наполнилась вязкой слюной – от Доктора пахло нежнейшим, свежайшим мясом.
Доктор пошарил рукой в кармане – и швырнул Телохранителю кусок говяжьей вырезки. Вот это свезло так свезло. Обычно ему доставались объедки – Телохранитель ел после всех, на пару с Сигнальщиком. А тут – такое сочное, красное… По правилам стаи он должен был отнести этот кусок Вожаку, но он не дурак: это его добыча. Его удача.
Телохранитель обнюхал мясо.
– Ешь, Шарик, ешь, – сказал человек.
Телохранителю не понравилось имя Шарик, оно звучало унизительно. Ему показалось, что к запаху говядины примешивался какой-то еще дополнительный, лекарственный запах, но это было неудивительно – ведь Доктор трогал мясо руками, а руки его пахли лекарством. Он, не разжевывая, заглотил весь кусок, уселся на землю и уставился на Доктора, стараясь казаться максимально несчастным. Ведь где один кусок, там и два… Доктор снова полез в карман. На этот раз он, однако, достал не мясо, а резиновые перчатки. Телохранитель, почуяв дурное, кинулся прочь – но его лапы внезапно отяжелели и подкосились, а кладбищенские кресты вдруг завертелись перед глазами, как возбужденные собачьи хвосты… Он увидел, как человек надел резиновые перчатки и развернул простыню, и эта простыня накрыла Телохранителя одновременно с пришедшей откуда-то из живота тугой тьмой. Он успел подумать, что это конец…
…Но он ошибся. Это было начало. Ему свезло.
Он очнулся в пахнувшем лекарствами помещении – на мягкой, чистой циновке. Перед ним стояли две миски: одна с водой, другая с мясными обрезками и хрящами, смешанными с рисовой кашей. Левая передняя лапа чуть ниже колена была перевязана бинтом, и на долю секунды он вдруг вспомнил ощущение входившей под кожу иглы.
В кресле-качалке сидел Доктор и курил вонючую трубку.
– Проснулся, Шарик? – Доктор, крякнув, наклонился и похлопал его по холке. – Хороший пес. Послужил науке…
Телохранитель вильнул хвостом и подошел к миске. Выходит, с ним произошло настоящее чудо. Его взяли в человеческий дом. Не нужно больше унижаться перед Старшей Матерью и Вожаком. Не нужно больше бороться за существование. Ну а что Шариком его здесь зовут и что проткнули лапу иглой – так это, в сущности, пустяки. Бывают и хуже имена у собак, например Дружок. А лапа – что лапа? За пару дней заживет.
Глава 5
Цун из Братства Камышовых Котов сидел в засаде в кустарнике тихо, не шевелясь. По потной шее ползала муха, но он ее не сгонял, чтобы не выдать себя движением. В итоге муха нырнула за шиворот, под воротник ватной куртки, под перекрещивающиеся кожаные перевязи с патронами, и теперь противно жужжала и наматывала круги по липкой спине Цуна в бесполезных поисках выхода. Осталось недолго, муха. Через пару минут все кончится. Сначала Цун убьет человека – не из винтовки, но ножом в спину, чтоб не шуметь. А брат его Лин, скрывающийся в зарослях метрах в трех, точно так же убьет второго. И после этого Цун убьет муху.
Вообще-то этих двоих, капитана и рядового, здесь не должно было быть. По плану Цун вместе с еще шестерыми «котами» должен был незаметно следовать за охотником и отрядом красноармейцев до их конечного пункта, то есть до входа в святилище, и только там убить всех, включая охотника. Забрать их оружие, лошадей. И главное – забрать из проклятого святилища золото. Если верить атаману – а Цун ему безоговорочно верил, – там, в святилище, золота будет столько, что на долю от добытого каждый сможет уйти из Братства и жить безбедно до самой смерти. Только Цун не уйдет. Ведь он не нищий крестьянин, как брат его Лин. Он потомственный хунхуз, отец и дед его был хунхузы, дед во время налетов надевал накладную рыжую бороду… Цун же красил рыжим в бороде одну прядь и заплетал эту прядь в косичку. Сколько б ни было золота в проклятом святилище – он останется в банде…
Эти двое, что явились со стороны Плохого Болота и теперь, сами того не зная, шли за «котами» след в след, были лишними в плане. Цун и Лин остались в засаде, чтобы их тихо убрать, остальные пошли вперед, за отрядом.
Изнывая от щекотных прикосновений мушиных лапок к спине, Цун смотрел из густого кустарника, как рядовой с капитаном приближаются, беспечно болтая на излюбленную русскими тему – о загадочной и темной душе. Капитан был с вещмешком, отчего-то в мокрой насквозь гимнастерке и с автоматом. Рядовой же – налегке, с пистолетом за поясом и револьвером на правом бедре; с капитаном говорил как будто бы свысока, снисходительно. Цун слегка удивился, но значения не придал: кто их, красных, разберет, небось еще с ночи пьяные; они пьяные всегда забывают о субординации.
Цун удобней обхватил рукоять ножа: сейчас они пройдут мимо – и он кинет нож рядовому в спину, тот к нему ближе. Лин прикончит пьяного капитана. А потом он попросит Лина прихлопнуть муху…
Поравнявшись с кустарником, рядовой почему-то остановился – и выхватил из кобуры «вальтер». Напряженно повел дулом вправо и замер, целясь прямо в Цуна – будто каким-то чудом он видел его сквозь густую листву и обмотанные паутиной ветки кустарника. Будто он мог видеть насквозь.
Цун облился потом и перестал дышать. Жужжание мухи под рубахой и курткой казалось ему оглушительным. Это все из-за мухи, подумал он вдруг. Этот русский – он в муху целится… Главное сейчас – чтобы он не выстрелил. Выстрел услышат Бойко и его люди на склоне холма. Выстрел выдаст присутствие Камышовых Котов… Но он не выстрелит. Кто станет по мухе стрелять?..
…Рядовой выстрелил. Цун коротко взвыл от боли и выронил нож: пуля угодила ему в запястье. Он попытался сдернуть с плеча винтовку, неловко орудуя онемевшей, как будто не принадлежавшей ему больше рукой, но не успел: красноармеец метнулся в кустарник, выволок его из засады, бросил на землю, заломил за спину здоровую руку, прижал щекой и носом к гнилым иголкам и прелой листве, как щенка, нассавшего в неправильном месте:
– Ты кто такой?
– Не нада стреляй, не нада убивай! – залопотал Цун. – Русски солдата дружи!
Со склона холма, как бы опровергая его слова, послышались хаотичные выстрелы. Рядовой сдернул с Цуна винтовку и уже на бегу коротко приказал второму:
– Овчаренко, карауль его здесь!
– Так точно, товарищ Шутов!
