Лама хищно, по-кошачьи оглядел янтарными глазами папашу Бо и прильнул щекой к его животу:
– Если ты не Учитель, а ученик, значит, я ошибся и принял изделие за мастера. – Он обнюхал кровоточащий иероглиф и лизнул его языком. – За что он тебя изгнал? Ты тоже кого-то убил?
– Напротив. Я полюбил. Сначала женщину, а потом и ее ребенка, – папаша Бо посмотрел на Лизу. – Идущий путем дао не должен позволять себе ни жестокости, ни привязанности. Так говорил Учитель.
– Однако же, я верно почуял, чьим духом от тебя так воняет. Может, ты – не он, но ты знаешь…. ведь ты же знаешь… – Лама резко отстранился от Бо и приставил острие ножа к центру «ван». – Чье лицо он носит сейчас?
– Не знаю, о чем вы тут, Борян, говорите, – снова не выдержал Пашка. – Я вашу культуру местную уважаю – и что значки у вас непонятные вместо букв, и что вы жрете тараканов и летучих мышей, и что вы вилку держать в руке не обучены… Но эта ваша традиция тыкать ножичком человеку в пупок мне прямо дико не нравится!
Не отрывая взгляда от кончика ножа, Лиза тихо сказала:
– Паша…
– Да понял, понял! – тот раздраженно от нее отмахнулся. – Китайский гость улыбаться.
– Нет, ты не понял. Он хочет убить моего отца. Пожалуйста, помоги.
Глава 13
Я останавливаюсь у поворота к радиоточке и делаю пару глотков из фляжки. Ханшин, китайская водка. Надеюсь, она немного меня обезболит. Все разговоры с полковником Аристовым сопровождаются страшной мигренью: как будто звук его голоса оголяет в голове невидимую проводку и вызывает короткое замыкание, разряды боли, от которых перед глазами мелькают серебристые сполохи, а во рту появляется вкус паленой резины. Полковник снова спросит меня, есть ли новости по беглому зэку Кронину, и, судорожно сглатывая горелую эту резину, я снова отвечу, что ребята делают все, что в их силах, но до сих пор его не поймали. До сих пор меня не поймали…
У самого входа в радиоточку стоит майор Бойко и курит – сосредоточенно и как-то остервенело, втягивая в себя разом по полпапиросы. Под ногами у него целая россыпь раздавленных папиросных окурков. Я коротко козыряю, подступаю к нему вплотную, но он не отходит.
– Пусти-ка, майор. Меня штаб вызывает.
– Да неужели? – он ухмыляется, не двинувшись с места. – С чего б это штабу тебя вызывать? Ты ж враг народа и диверсант, – он тянется рукой к кобуре. – Где мое золото, Кронин?
– Так разве ж оно твое, мародер и убийца Бойко? – я широко улыбаюсь. – Ты вроде его украл. Значит, золото – воровское.
В его руке – трофейный японский «намбу», в моей руке «вальтер». Мы с Бойко стоим нос к носу и направляем друг на друга стволы – не в открытую, от бедра. Мы говорим приглушенно, почти интимно. Со стороны, наверное, кажется, что мы изливаем друг другу душу. В каком-то смысле все так и есть: мы изливаем друг на друга давно копившуюся в наших душах злобу и грязь.
– Морали блатные мне будешь читать, вошь лагерная?! – его ухмылка все больше напоминает оскал.
– Тебе морали мои не помогут, – говорю ровно. – Ты, Бойко, гад конченый. Ты друга убил. Своего фронтового товарища.
– А я пересмотрел свои с капитаном Деевым отношения перед лицом беспощадного факта. Что ж это за друг и товарищ, который меня с потрохами тебе сдает? Ой, то есть, прости, обознался – не тебе, а другому Шутову, которого ты угандошил… За Шутова, кстати, большое, от всего моего пролетарского сердца, спасибо. Он по мою ведь душу сюда торопился, правильно рассуждаю? Ты его грохнул – а мне отсрочечка вышла… – Он чуть откидывает голову и заразительно, во всю глотку хохочет.
– А не боишься, что тебя тоже грохну? Уж больно ты мне, майор, неприятен… в своем истинном виде.
– Так ты же умный, подонок. Не грохнешь. Тебе лишний шум не нужен. Ты ж у нас тут инкогнито… А мне вот, Кронин, если обойму в тебя всажу, потом медальку дадут.
– Не всадишь, Бойко. Тебе без золотишка – не жизнь. А в медальке его на копейку, – я убираю «вальтер».
– Что ж, философию ты верно секёшь, – он тоже прячет «намбу» назад в кобуру. – Верни мне золото, Кронин, – и дальше делай что хочешь. Хоть баб ищи, хоть покойников мечом потроши – я вмешиваться не буду. Просто золото возьму и уйду…
– Ты что, дурак, майор? Ты правда думаешь, я цацки тебе отдам и на все четыре стороны отпущу? Тебя поймают, ты меня сдашь… нет, так не пойдет.
Он понимающе щурится:
– Вижу, куда ты клонишь. Давай поделим. Половину золота забирай. И уходим вместе. Есть выход на людей. В Шанхай доставят, оттуда двинем в Австралию.
– В Австралию, значит?
– Да. Но вообще как захочешь. Весь мир будет твой. Давай, решай, Макс. – Он возбужденно закуривает новую папиросу. – Хотя чего тут решать. По рукам?
Он протягивает мне раскрытую, дружескую ладонь. Ладонь, в которой только что держал нацеленный на меня пистолет.
– Товарищ Шутов, вы скоро? – из радиоточки высовывается переполошенный радист Артемов. – Там вас прям срочно штаб вызывает!..
Радист озадаченно смотрит на протянутую для рукопожатия пятерню Бойко. Потом на мою опущенную, неподвижную кисть. Рука майора медленно опускается. Он зачем-то вытирает ее о штанину. Косится на радиста:
– Иди, Артемов. Пока настрой там. Капитан сейчас подойдет.
Мы снова остаемся вдвоем. Он бросает окурок на землю и яростно давит его тяжелой подошвой егерского ботинка.
– Послушай, ты. Я тебе предлагаю вместо параши – золото и свободу. Такое – только раз в жизни… Такое больше никто тебе никогда не предложит!
– Ты мне, майор, предлагаешь подлость обыкновенную. Так что становись в очередь. Я тут дела свои пока не закончил. С дороги.
Радист Артемов больше не пытается оставаться при радиостанции, когда я говорю со штабом. Он проверяет связь, протягивает мне трубку, козыряет и сразу выходит – цирковой дрессированный пудель, обученный сложному трюку.
Я подношу трубку к уху, ожидая услышать полковника Аристова. Я говорю «прием» и готовлюсь к разряду боли.
Но боли в этот раз нет.
– Шпрехшталмейстер на связи, – голос подполковника Алещенка.
– Клоун на сцене.
Мне так мучительно тяжело давались разговоры с полковником, что Алещенку я радуюсь почти как родному. Шпрехшталмейстер и клоун, что может быть проще. Особенно теперь, когда я, наконец, понял, что фокусник – это у нас майор Бойко. Ведь Шутов был сюда командирован по его душу…
Но разговор не о фокуснике.
– Полковник Аристов оказался оборотнем, – говорит Алещенок. – Предателем. Гнидой. Пока ты в этих… Бродах мудохался – он тут творил… свое черное дело. А когда его… разоблачили – сбежал. Погибли три офицера. Ты понимаешь, Степашка, что это значит?..
