Максим Кронин сказал ей, что занял место капитана СМЕРШ Шутова, но не сказал как. Теперь она знала.
Она вырвала у себя волос и привязала его к кусту можжевельника, а рядом – белую ленту:
– Я завязываю черный узел на смерть, а белый на жизнь.
Она встала на четвереньки и, прежде чем совершить переход, помолилась:
– О Небесная Лисица Ху-Сянь, если ты меня еще видишь, если ты меня еще любишь! Пощади мою девочку! Она хорошая, добрая, оставь ее в стаде живых. Забери из стада ничтожество, забери Георгия Родина. Пусть не сможет рассказать о могиле, потому что сам в ней пребудет…
Она услышала нарастающий шум мотора, треск перемалываемых колесами корней и веток и сделала переход.
Замполит подогнал «виллис» к лесному храму, к самому краю ямы. Неловко выпрыгнул, чуть не свалившись в могилу, и сложил брезентовый верх.
Она не стала смотреть. Она знала, что он сделает дальше.
Она хохотнула по-лисьи, с подвизгиванием и стоном, и побежала в сторону города, заметая следы раздвоенным, с опаленными кончиками, хвостом.
Глава 13
Когда стемнело, озноб, наконец, прошел. Как будто Небесная Лисица Ху-Сянь согрела ее своим теплым, сумрачным мехом. Она стянула с себя одеяла и села на кане, свесив голые ноги. С опаской принюхалась – но резких, ярких, многократно усиленных, невыносимых запахов, которые мучили ее в последние дни, больше не было. Все пахло тускло и едва различимо – как обычно, как раньше.
А это значит, что она обычная девочка. А не лиса и не ведьма.
Она надела красные войлочные туфли с вышитыми тигриными мордочками и побежала к дедушке Бо.
В харчевне был единственный посетитель – рядовой Овчаренко. Судя по красной его физиономии, он уже выпил пару кувшинчиков рисовой. А может, дело было в том, что стоял он вниз головой, задрав к потолку покачивающиеся ноги в безразмерных кирзовых сапогах и упираясь в пол взопревшим лбом и ладонями. Дедушка Бо стоял рядом с Пашкой на выпрямленной правой руке, небрежно отведя левую вверх, раскинув ноги в воздухе ножницами и не касаясь головой пола, лицо его казалось совершенно бесстрастным. Похоже, дедушка нашел себе ученика вместо нее.
– Я тоже хочу пробуждать свою силу ци! – Настя присела напротив Пашки и Бо на корточки. Их опрокинутые лица выглядели чужими, а глаза казались узкими щелочками, даже у Пашки.
– Да мы березку просто делаем! – пропыхтел Пашка и еще больше побагровел.
– Не белезка, – невозмутимо сообщил Бо. – Китайская вишня в цвету.
– Я тоже буду делать вишню в цвету! – Настя встала на четвереньки, уперлась лбом в пол и безуспешно попыталась задрать в воздух ноги.
– Давай я ноги тебе подержу? – Пашка тяжело обрушился на пол и уже из лежачего положения встал.
– Нельзя, – не меняя позы, сказал китаец.
– Чего ж нельзя-то, Борь?..
– Мне мама не разрешает, – объяснила Настя, по-прежнему пытаясь встать на руки. – Из-за проклятия. Меня проклял китайский даос.
– Тебя? За что?! – изумился Пашка.
– А вот ни за что! За грехи моей бабушки. Он очень несправедливый даос! Говорят, у него есть тысяча лиц!
Дедушка Бо, слегка согнув руку в локте и выгнув спину, вернул ноги на пол и, легко спружинив, поднялся.
– Мы не говорим чужим про наши дела, – сказал он Насте по-китайски и тут же во весь рот улыбнулся Пашке. – Еще лисовой, друг?
– Неси, Борян, – лицо Овчаренко по-прежнему было красным, как будто он что-то натворил и теперь стыдился. – А может, этот ваш даос с тех пор передумал?
– Не передумал, – сказала Настя, когда дедушка Бо отошел. – Он злой. Мама говорит, проклятие до сих пор действует.
– А может быть, он не злой, просто сам не знает, как снять проклятье? – неуверенно предположил Пашка.
– Так не бывает, – Настя встала, наконец, вниз головой, на руках, опираясь корпусом и ногами о стену.
– Борян! – Пашка блаженно потянул носом. – Что ты там такое вкусное жаришь? Шашлык?
– Я не чувствую запах… – удивленно сказала Настя.
Бо явился с кухни с улыбкой до ушей, с кувшинчиком рисовой водки в одной руке и с нанизанными на шпажку, еще дымящимися тушками летучих мышей в другой:
– Закусим! Летала мышь!
– Борян… тут Насте плохо… – испуганно сказал Пашка и отступил на шаг, чтобы китаец тоже увидел.
По опрокинутому лицу Насти, все еще стоявшей у стенки на голове, двумя кривыми тонкими ручейками текла из носа, густыми каплями наливалась и повисала на ресницах, бровях и челке – и, наконец, срывалась вниз и сливалась с расползавшимся по дощатому полу пятном, похожим на раскрывавшийся цветок мака, густая, темная кровь.
Бо уронил кувшин и закуску и бросился к ней. Вдвоем с Овчаренко они уложили Настю на пол, на правый бок.
– Сейчас пройдет, – успокоительно бубнил Пашка. – Это потому что вниз головой…
– Нали тэн? – побелевшими губами спрашивал Бо.
– Внутри больно, – ответила Настя. – И еще… Я не чувствую ни вкуса, ни запаха крови. Будто кровь у меня ненастоящая… Зеркальная кровь…
Она вывернулась из объятий дедушки Бо и встала на четвереньки.
не дыши, убей в себе человека и беги в лес
– Деда Бо, – она выгнула спину и уставилась на оскаленные пасти насаженных на шпажку мышей. – Чем мы становимся, когда умираем?
– Мы становимся чем-то другим, – ответил Бо. – Он смотрел не на Настю, а на ее мать, застывшую на пороге.
– Нет! Нельзя на четвереньки! – Лиза вышла из оцепенения, вбежала в харчевню и подхватила дочь на руки.
– Почему нельзя? – прошептала Настя. – Я больше не могу терпеть, мама…
– Потому что еще не время!
– Отпусти ее, – сказал Бо по-русски и совсем без акцента. – Ее время пришло.
– Не отпущу. Мне нужен еще один день.
Она баюкала на руках Настю, как маленькую. Рядовой Овчаренко, вдруг протрезвевший и мраморно-бледный, смотрел, как она переминается босыми ногами по осколкам кувшина.
– Баю-бай, засыпай, детка, я с тобой посижу…
– Ты же знаешь, что это неизбежно, – прошелестел Бо; сейчас он выглядел как глубокий старик. – Не мешай переходу.
Лиза помотала головой.
– …Если ты не уснешь, монетку… В руку тебе вложу… – Она внезапно прервала пение. – Ты должен помочь мне, папа! Сейчас я уйду, а ты держи ее вместо меня.
– Нет. Мешая переходу, мы продлеваем ее мучения. – Китаец Бо отвернулся и, сутулясь, ушел на кухню.
Лиза вслед ему зарычала – с отчаянной, звериной угрозой.
– Я не знаю, что у вас тут происходит, – глухо произнес Пашка. – Но, если надо, я ее подержу.
