– Мне рассказал сослуживец бывший. Они в Харбин вошли в августе. Аресты были. Когда пришли за генералом Смирницким, он, говорят, над красноармейцами посмеялся: назвал их шавками и кинул им кусок мяса. Они его уложили на месте. Он не мучился, Глаша…
красные въехали в город, а отец один дома. ты, дочка, его одного оставила
– …Прости меня, ладно, что не сказал? Не хотелось делать тебя несчастной.
– Так, значит, я пыталась накормить мертвеца, – Аглая взяла с тарелки мякиш заплесневевшего хлеба и сунула в рот. – А вдруг я тоже мертвая, Пашечка?
Аглая размочила во рту, прожевала и проглотила покрытый нежным изумрудным пушком засохший кусок. Живот и горло свело; она согнулась пополам и исторгла мякиш обратно вместе с едким желудочным соком.
– Нет, я не мертвая. – Она вытерла рот рукавом. – Я больная, да, Паша? Сумасшедшая, как моя мама?
– Не знаю. Я в одной книге читал про людей, которые могут говорить с мертвыми. Вдруг ты такая? Даже если, Глаш, ты такая… я тебя все равно не брошу.
Он попытался снова ее обнять, но она отшатнулась. Взглянула в глаза ему, кольнув булавочными зрачками, и сказала хрипло и зло:
– Ты только что отнял у меня отца, Пашечка. Убирайся отсюда вон.
Глава 3
– Почему его оставили одного?! – майор Бойко оскалился, как от зубной боли. – Где вы были, доктор? Где была медсестра?
– Медсестра самовольно покинула пост, и я обязательно…
– Молчать, Новак! – майор заорал так, что лоб и шея побагровели. – Все пойдете под трибунал! Почему! Я! Нашел моего товарища! Мертвым?!
Пес опять зашелся надсадным лаем и рванулся к майору. Это было даже и хорошо. Объясняло сочившуюся через рваную брючину кровь. Человек орет над трупом лучшего друга от гнева и горя. И тупое животное бросается на человека.
– Шарик, фу! – Новак оттащил беснующегося пса от майора. – Да что с тобой сегодня такое?..
– Может, так сказать, пристрелим собачку? – замполит потянулся к кобуре.
– Отставить, – Бойко поморщился. – Уберите вашу шавку отсюда, доктор, чтоб я больше ее не видел. А сюда приведите пса покрупнее.
– Я не понял…
– Идите за капитаном Шутовым, Новак.
«Вот такие дела, Олежка. Сейчас придет сюда твой куратор. Но стучать ему на меня ты больше не сможешь…» Майор Бойко сжал челюсти до боли, до скрипа, заглянул еще раз в застывшие, как будто заискивающие глаза Деева – и закрыл их. Почему-то ему показалось, что Шутову глаза эти лучше не видеть.
– Отдыхай, Олежка, – сказал Бойко тускло и ровно; покричал – и будет, тут важно не переборщить. – И ты, Родин, иди, свободен.
Родин зыркнул на дверь, закрывшуюся за доктором и хромым псом, но с места не двинулся:
– Вот вы мнение мое, товарищ майор, не уважаете, а у меня охотничий, так сказать, инстинкт очень развит. Я ведь вам и про товарища Деева подавал тревожный сигнал в плане, так сказать, морального облика, – замполит понизил голос и покосился на труп, будто тот и сейчас мог опозорить честь офицера, подслушав их разговор. – И про доктора Иржи, так сказать, Францевича предупреждал, касательно благонадежности…
Майор Бойко устало прикрыл глаза:
– Ты сигналы свои для особиста прибереги, замполит. А я стукачей не люблю.
– …Так вот именно относительно особиста, так сказать, капитана Шутова, я с вами хотел поделиться… У меня есть основания полагать, что товарищ Шутов – не тот, за кого себя выдает. То есть Шутов – это, так сказать, вовсе не Шутов.
Майор Бойко приблизил свое лицо к лицу замполита и потянул носом воздух:
– Ты что, бухой, Родин?
– Никак нет. Имею сообщить, что товарищ майор Голубков, прибывший в Лисьи Броды с оперативной следственной бригадой контрразведки СМЕРШ, то есть, теперь уже, так сказать, отбывший из Лисьих…
– Короче!
– Товарищ майор Голубков не признал капитана, так сказать, Шутова. Он меня сам спросил: где, дескать, капитан, ведите меня к нему. А я ему пальцем, так сказать, на товарища Шутова указал, товарищ Шутов в тот момент из харчевни, так сказать, вышел. А майор Голубков головой помотал, вот так… – замполит мотнул головой, изображая майора, и сальные пряди соскользнули с макушки на лоб. – …И даже сказал, так сказать, «дурак».
– Про капитана Шутова сказал «дурак»?!
– Нет, про меня. Что я не на того указал. Но ситуацию мы, так сказать, обсудить не успели: майор Голубков по рации с начальством поговорил и немедленно отбыл.
Бойко выдохнул – медленно, выдавливая воздух скупыми порциями через сжатые губы.
– Что ж, майор Голубков был прав.
– Правда? – шепотом переспроси Родин и опять покосился на мертвого Деева.
– Да, – ответил майор тоже шепотом. – Ты действительно дурак, Родин.
А ведь он на секунду почти поверил, что замполит, этот пес помойный, этот стукач, и впрямь нарыл на особиста что-то серьезное. Но чудес не бывает. Кто копается в помойке – тот находит только объедки и мусор.
– Ты что думаешь, начальник следственной бригады головой бы помотал и уехал, если б в Лисьих Бродах вместо капитана СМЕРШ орудовал самозванец?!
– Но товарищ Голубков, вероятно, решил, что товарищ Шутов не в харчевне, а, так сказать, где-то еще, и что я по ошибке…
– Отставить! – бешено рявкнул Бойко.
Замполит причмокнул, будто заталкивая остаток фразы обратно в глотку, и дрожащей рукой распределил по влажной лысине волосы.
– У тебя, замполит, инстинкт не охотника, а стервятника. Капитан СМЕРШ Шутов тебе точно не по зубам. Я сначала думал, он крыса. Но нет. Он крупный, опасный хищник. А я – его дичь…
– Я вас, так сказать, не понял, товарищ майор…
– А не надо тебе, Родин, меня понимать. И больными фантазиями со мной делиться не надо. Будут факты – поговорим. А пока что сделай одолжение – отдохни.
– В каком смысле мне, так сказать, отдохнуть?
Гнев – не тот обжигающий, чистый, алый и яростный, какой бывает, когда на фронте смотришь в глаза врагу, – нет, гнев другой, полуостывший, мутный, лежалый, с гнильцой презрения, с приторной взесью гадливости, – этот давно разъедавший майора гнев привычно выплеснулся из живота в глотку. Но если раньше Бойко не давал ему выхода и, давясь, заглатывал снова – знал, что с такими вот замполитами нужно быть осторожным, не наживать себе среди чекистов врагов, – теперь, когда у него появился враг посерьезней, когда в затылок ему дышал крупный хищник, он с облегчением выпустил наконец из себя этот гнев вместе с надсадным криком:
– Отдохни от доносов! От стукачества! От подлости отдохни, Родин! У меня товарищ только что умер! Не маячь у меня, сука, перед глазами! Чтоб я сегодня тебя больше вообще не видел!
