Чарльз Барнард, живший в конце XIX века, приводит детальное описание будней цветовода в книге «Моя ферма в 70 аршин
[30], или Как я стала флористкой». Книга написана от лица вымышленного персонажа – это мемуары некой вдовы по имени Мария Гилман, вынужденной выращивать цветы после смерти мужа. Несмотря на то что главный персонаж выдуман, книга полна подробностей, описывающих внутренние механизмы цветочной торговли тех времен. Недавно овдовевшая Мария ничего не знает о садоводстве, но соседка спрашивает ее, не продаст ли та несколько цветов из сада своего покойного мужа. Мария, у которой не осталось средств, чтобы прокормить семью, соглашается. Героиня удивляется, узнав, сколько соседка согласна ей заплатить – целых пять долларов за корзину душистой резеды (высокое, колючее африканское растение, полностью вышедшее из моды у современных флористов), герани и других садовых цветов. В итоге Мария набирается смелости и решает отнести цветы на продажу в город. Розничный торговец покупает весь ее урожай, заплатив достаточно, чтобы семья больше не голодала. День ото дня вдова срезает все больше цветов на продажу, торгуя розами, гелиотропами, лилиями, фиалками и гвоздиками. Заодно она знакомится с несколькими людьми, прототипом которых служит, по всей вероятности, сам Барнард (хотя и в несколько завуалированном виде) и которые дают ей дружеские советы, как вести это коммерческое предприятие. «Я давно считал, что женщины так же, как и мужчины, могут быть флористами, – говорит Марии знакомый цветовод. – Вне всякого сомнения, вы скоро всему научитесь. Позвольте дать вам совет, с чего начать».
Когда сестра Марии узнает, что вдова поддерживает семью, выращивая цветы, это шокирует ее. Она восклицает: «Продавать цветы! Это чудовищно! Мария, мне стыдно за тебя!» Но один из флористов, с которым Мария успела подружиться, встает на защиту: «Почему же вам стыдно, мадам? Многие считают, что это весьма благородная работа!» Мария обучается вести бухгалтерский учет, нанимает работников, чтобы таскать тяжести, и сажает цветы, пользующиеся в магазинах города наибольшим спросом.
Когда Барнард отвлекается от подробных разъяснений, почему вдовы тоже могут зарабатывать на жизнь, торгуя цветами, он дает конкретные и весьма детальные описания того, как разводили цветы в конце XIX века. Магазины закупали цветы либо в «частных домах» – резиденциях с просторными цветниками, где выращивали больше, чем было нужно владельцам, либо в «коммерческих домах», принадлежавших тем, кто выращивал цветы только на продажу. Магазины почти полностью зависели от местных цветоводов и пытались влиять на предложение, продавая семена и луковицы тех растений, которые пользовались наибольшим спросом. Тубероза, жасмин и душистая резеда всегда ценились за запах, а стоили всего несколько центов за стебель. В холодную погоду, когда цветов становилось меньше, цены взлетали, и садовод мог выручить доллар за десяток роз и двадцать пять центов за стебель гелиотропа. Удивительно, насколько мало за целое столетие изменились цены. Как показывает опыт цветочной индустрии, садовод получает одну десятую конечной стоимости продукта. Так что, если оптовики платят ему доллар за десяток, это значит, что в розничной продаже десяток
[31] роз будет стоить десять или двенадцать долларов. Фактически в конце XIX века первосортные розы продавались по доллару за стебель. Сегодня в цветочном ларьке их можно купить примерно за ту же цену.
В зимнее время флорист, владевший теплицей, зарабатывал на жизнь, выращивая азалии, альстибу и фуксию. В то время теплицы все еще были довольно примитивно устроены. Для регуляции температуры приходилось вручную открывать окна или, наоборот, протапливать помещение с помощью угольной печи. При поливе наиболее изобретательные цветоводы подсоединяли резиновый шланг к бочкам для сбора дождевой воды, чтобы не таскать ее ведрами. Но даже теплица не позволяла собирать урожай постоянно, от недели к неделе. Прикладная ботаника еще не настолько продвинулась, чтобы объяснить, почему растения болеют, или разгадать загадку того, как длина светового дня и температура влияют на их цветение. Так что цветоводы были оставлены на милость погоды и насекомых. Холодильных установок, сохраняющих цветы свежими, тоже еще не придумали, так что им приходилось переносить пыльное и тряское путешествие с фермы в магазин в повозке или на трамвае. Флористы выращивали цветы в больших городах по необходимости: цветы апельсинового дерева, душистый горошек или фиалки не могли пережить долгого путешествия. Только в самом конце XIX века, когда трансконтинентальная железная дорога наконец стала эффективным способом транспортировки, цветоводы решились на перевозку цветов. До наступления этих времен даже самые стойкие цветы использовались лишь для немедленного наслаждения и выбрасывались через несколько дней.
В каком-то смысле Дон Гарибальди все еще обитает в том мире. Его цветы не растут за стеклом теплицы, будучи предоставлены милости погоды. Дон с семьей живет тут же, на ферме, вместе с работниками, и проводит много времени, трудясь так же, как и они. Он продает прекрасные цветы прежних времен, в которые страстно верит.
На следующий день после Рождества мы с Доном пошли на прогулку по его полям. Дону принадлежит около шестидесяти гектаров земли, из которых фиалками засеяно только полгектара, дающего урожай примерно в пятнадцать тысяч пучков в год. В каждом пучке двадцать пять или тридцать пять цветков, с десятком листьев, обернутых вокруг стеблей. Фиалки начинают цвести в ноябре, а продолжают до самой Пасхи, позволяя собирать хороший урожай зимой. К маю сезон заканчивается, и приходит время рассаживать фиалки и высаживать летние растения-однолетники.
Мы с Доном стояли под дождем, глядя на поле. Было слишком холодно, и фиалки не пахли, но мы все равно наклонились поближе, чтобы взглянуть на них. Каждое растение росло на небольшом холмике. По краям уже можно было разглядеть молодые побеги, ожидающие рассадки в мае. Протянув руку, Дон осторожно взял один из цветков за стебель и развернул ко мне, чтобы я могла сфотографировать. В этот серый день влажная фиалка со смятыми лепестками показалась мне самым ярким, что я видела в своей жизни.
История Дона Гарибальди – часть гораздо большей истории – истории переселения. Сюда можно отнести и перемещение цветочной индустрии по стране, и переселение семей иммигрантов, привозивших с собой новые сорта растений и методы цветоводства. Цветочные фермы сначала появились на Восточном побережье, но в конце XIX века, с расширением железнодорожного сообщения, стало понятно, что Запад предлагает гораздо больше возможностей. В начале 1900-х годов вокруг Денвера расцвела торговля гвоздиками. Высокогорные районы были открыты яркому солнцу, нужному цветам, что позволило цветоводам увеличить урожай на треть по сравнению с урожаем Восточного побережья. По стране пробирались сборщики папоротников, покупая у владельцев участков в Мичигане и Висконсине право собирать эти растения на их землях. Орегон и Вашингтон стали основными местами, где выращивали луковичные, невзирая на опасения голландцев, приславших сюда первые луковицы (один из них писал, что серьезно сомневается в способностях человека, «незнакомого с делом с самого детства», создать новый регион по выращиванию луковичных растений). В настоящее время поля цветущих тюльпанов в штате Вашингтон привлекают туристов со всего мира. Те приезжают посмотреть на цветы, высаженные полосами, по-голландски, на плодородных землях Скаджит Вэлли
[32]. Когда выяснилось, что луковицы так же хорошо себя чувствуют на Тихоокеанском северо-западе, как и в Голландии, лилии, тюльпаны и нарциссы стали выращивать на Западном побережье и рассылать по всей стране, ведь в то время привезти свежие цветы из-за океана было крайне затруднительно.
