Сначала раздался голос. До слёз родной, но совсем забытый. Он что-то шептал, бормотал, но ничего не разобрать. Мама! Она… она жива! Как хочется увидеть её, прикоснуться, понять, что это не сон.
Проступало из небытия смутное серое небо. Небо и горы. В скалистых выступах виднелись белые стены. Колонны. Дома. Будто выросшие там, соединённые с природой, вплетённые в неё. Как они держатся, какой силой созданы? Мир вокруг стал настоящим.
Но где она?
И Джейна ощутила себя. Вот же она, здесь. Стоит на поросших мхом камнях, дышит таким забытым горным воздухом, пропитанным ароматом сосен, а вокруг ветер колышет листья, пригибает к земле редкие цветы. Пахнет весной и свежестью, будто совсем недавно с вершин сошёл снег, а прохлада сменилась тёплым ветром.
Джейна пошла вперёд, осторожно ступая босыми ногами по острым камням. Здесь совсем не было тропы, но идти было несложно. И ведь где-то недалеко были слышны голоса. И самый важный, самый нужный ей голос, с лёгким и таким родным звучанием.
Где он?
Она поторопилась и дошла до высокого холма, вплотную примыкающего к сплошной стене скал с целым городом за ними. Но голос уводил в сторону, и Джейна последовала за ним. Потом послышался второй, почти старческий. И наконец Джейна увидела их. Мама собирала в корзину травы с маленькими жёлтыми цветками. А рядом с ней шёл уже немолодой мужчина, не старец, но седовласый, в длинной рубахе и серых штанах. Это тот незнакомец, что однажды приходил к ним.
Он что-то тихо говорил ей, будто убеждая. А мама вдруг поднялась, выпрямилась во весь рост и повернулась к нему. Джейна увидела её лицо. Родное, прежнее, словно и не прошло семи лет! Она пошла к ней быстрее, хотелось закричать, но Джейна не стала: пусть сначала она просто подойдёт ближе, коснётся, убедится, что это не сон, что это правда. Она здесь, рядом, живая! Во время бега Джейна соскользнула с валуна и оступилась, ободрав щиколотку. Защипало, засочилась кровью ссадина, но это мелочи.
– Я должна была вернуться, Айвэ! Прошёл уже год!
Мужчина только покачал головой.
– Нет, невозможно, уже невозможно. Всё стало непросто, сама видела, как за нами охотятся. Ак за пушным зверем. И дальше будет только хуже. Надо готовиться…
– Почему вы не дали мне сразу сказать правду?
Мама сжала в руках сорванные стебли и вздёрнула голову вверх, посмотрела прямо на старца.
Такой знакомый жест!
А Джейна была уже совсем рядом. Она обошла толстый ствол сосны, коснулась шершавой коры, сочившейся смолой. Сейчас они наконец увидят её. Как загорятся глаза мамы! Как она бросится ей навстречу! Будет кричать, целовать и восклицать, что быть такого не может. Но Джейна нашла её. Добралась. Всеми силами стремилась и добралась.
Мужчина обхватил маму за плечи и произнёс:
– Им лучше было не знать, поверь мне. Лучше думать, что ты погибла, чем то, кто ты есть на самом деле. Ведь знаешь, что им могло грозить, если бы Серые добрались до правды. Ты сделала это ради них, ради своей дочери и мужа. И пути назад нет. К тому же ты сама знаешь, что они никогда бы это не приняли…
А Джейна всё уже знала. Всё поняла, но ей было плевать на это. Она примет маму любой, потому что она любит её, и неважно, что говорят все вокруг. Сдерживая дыхание и слёзы, Джейна дошла до них, бесшумно ступая по траве. Почему-то стало слишком тихо, исчезли крики птиц и шум ветра.
«Мама», – захотела сказать Джейна, но не смогла.
Мама. Бессовестно предавало горло.
Мама. Не слушались губы.
Мама. Хотелось рыдать и колотить в спину того старика, что стоял перед ней.
Но не было слёз, не было голоса, не было рук.
Не было крови на щиколотке.
Потому что не было её. Здесь. В мире.
И мира не было.
Или это был не её мир…
А мама была. Она стояла молча, сдерживая слёзы и всё ещё сжимая в руках несчастные травы. Потом медленно кивнула и начала что-то тихо говорить, но слов уже было не разобрать.
Хотелось, до смерти хотелось вытянуть руки, коснуться, ощутить хоть что-то, хоть край её шерстяной юбки, хоть камень под ногами, хоть льющийся с неба дневной свет.
Но её не было. А быть где-то ещё ей не хотелось. Незачем. Негде. Бессмысленно.
Лучше остаться вот так. Никем. Обнимать ласковым ветром. Проникать острым запахом первоцветов. Греть ноги тёплой на солнце землёй, слёзы смывать дождём, а тоску лечить яростной грозой и грохотом молний в ущелье. Напоминать о себе весёлым плеском воды и шумом в листьях, похожим на далёкий шёпот волн. Молчать безмолвием тысячелетних камней. Выдыхать спокойствием. Любить.
Но мир, которым она была, мир, в который хотелось вцепиться всей силой, прорасти, раствориться… таял на глазах, как несбыточный сон.
Уходили в небытие скалы. Колонны. Цветы, трава, камни. Исчезали облака. Таяли деревья.
Всё плыло, колыхалось, становилось светлее и белее.
На миг показалось, что рядом плывут тонкие линии, плотным узором оплетающие всё вокруг. Будто именно из них и сделан весь мир. Они пронизывали всё, уходя далеко за пределы бесконечности.
И она уплывала вместе с ними, таяла и растворялась.
А может, её самой больше и вправду нигде нет. И всё это только одна иллюзия.
Вернуться в мир Джейна не могла. Она ощущала всеобъемлющий покой: тихий гул с мягким рокотом, то нарастающим, то утихающим, похожий на шум на большой глубине. Он странно умиротворял; он напоминал мерное дыхание огромного существа. Медленный вдох и такой же бесконечно медленный и долгий выдох. Вдох. И выдох.
18
Капитан уходит последним
Земля стала отчётливо виднеться впереди, суета усилилась. Уже второй час их сопровождал ивварский военный корабль, капитан которого уточнил их пункт назначения и весьма навязчиво следовал в паре кабельтовых
[6] по левому борту. Словно они преступники!
По правому борту полоса суши нарастала, превращаясь в широкий и пока пустынный берег. «Ясный» шёл неторопливо, и Алекс со смутным чувством ностальгии разглядывал проплывающие каменистые пляжи, редко растущие невысокие сосны, а кое-где и пологие холмы на фоне далёких, скрытых в сиреневой дымке гор.
Вскоре они уже подходили к причалу. Волны там с плеском бросались на отвесные каменистые берега большого залива, который плавной дугой окружал подходящие к причалам суда. Почти все были ивварскими.
Рулевой взялся за штурвал, и «Ясный» круто ушёл вправо. Они приблизились вплотную к деревянному пирсу, выпуклый борт навис над грудами пузатых бочек и свёрнутых в круги верёвок.
– Отдать швартовы!
