Позже тем вечером мы все сидим в свободной комнате ближе ко входу, ничейной теперь, поскольку Жермен съехал после рейда. В комнате ничего, кроме свернутого ковра на полу, и все мы – я, Мэйзи, Слай, Типок, Кай и Пучок – лежим, облокотившись на него, курим косяки и несем пургу.
Пучок говорит, слушьте, а знаете, как ловят кошек в Гане? И давай смеяться, как он умеет, так что смех наполняет всю комнату и всех заражает, и ты сам начинаешь смеяться еще раньше, чем услышишь что-то смешное.
Кошки там, братушки, это просто бродячие кошки, их там тьма-тьмущая, говорит Пучок. Так что делает местная братва, ага, берет тухлую рыбу и такую здоровую трубу, ну, бытовую, типа, как для вытяжки, и кладет туда эту рыбу с одного конца, и ждет, пока бездомная кошка залезет за ней с другого конца. Братва уже корчится со смеху, богом клянусь, так Пучок рассказывать умеет. Как только кошка залезла, они – хоп – и ставят трубу на попа, и кошка летит на дно, и всё, сидит там с тухлой рыбой на земле и вылезти не может, птушта труба вся гладкая и кривая.
Слай смеется, затягиваясь амнезией, и заходится в кашле.
Старик, это еще не конец, говорит Пучок. Затем братва приносит клетку, и они опускают трубу, и ставят клетку к тому концу, где кошка, а кошке уже лишь бы выбраться, и она забегает в клетку – и хлоп – клетку закрывают. И тогда кошку готовят.
У меня болит бок, и я прижимаю ребра ладонью, чуя, как от смеха трещат кости.
Вот как они ее готовят, братушки, прямо в клетке. Вешают ее над котлом с кипящей водой, и кошка мечется, как полоумная, орет и мечется, пока жар ее изводит, и валится замертво, и тогда ее обдирают и тушат мясо. Богом клянусь, ты думаешь, это шутка, старик, говорит Пучок, натужно смеясь с остальными, так что слезы катятся из глаз.
И тут БАБАХ, перекрывая смех, аж комната вздрогнула, точно Бог отвесил оплеуху бетонному Комплексу, – и мы все понимаем, что это просто фейерверки, обычное дело в наших краях, братва любит пикироваться, но это точно не римская свеча. Раздается еще один выстрел, и мы все бросаемся к окну и раздвигаем занавески, но ничего такого не видим, только тихий вечер, опускающийся на район. Через несколько секунд все отходят от окна и снова рассаживаются, и Слай с Пучком начинают спорить, где лучше готовят рисовый плов – в Нигерии или Гане.
Подбираясь к тайне
У Мэйзи залетает девушка, так что, когда Готти говорит, идем, грабанем этого брателлу, когда он возьмет недельную выручку у букмекера в конце Килбернского большака, я ему, давай позовем Мэйза.
Мэйзи двадцать шесть, он на шесть лет старше меня и на три старше Готти, и он из всех никогда ничего не просил у меня, а сам такой отзывчивый – бешеное сердце, за друзей горой – и любит «Скиттлс». Особенно с тропическими фруктами. А зеленые всегда отдает мне, птушта знает, что зеленый мой любимый цвет. Иногда мы его зовем Пять-футов-пять, птушта он всегда чеканит такие строчки на спевках: «Этот пять-футов-пять может всем пизды дать / Жизнь твоя для меня не значит нихуя»; хотя на самом деле росту в нем пять футов и шесть дюймов – полицейские протоколы не дадут соврать. На одной руке у него наколка Крутого Мыша в трениках «Найк» и кроссовках «Хуарачи» – это я ему нарисовал.
Поначалу он мнется насчет движа, зная нашу с Готти безбашенность, и ему не хочется загреметь за решетку перед рождением ребенка. Но в итоге мы его уламываем: тебе надо это сделать до того, как станешь отцом, братан, последний раз, ради своей женки – это будет, типа, твой мальчишник.
Пучок говорит, Готти может быть на хате только вместе с Мэйзи. Это твой кузен, говорит он Мэйзи. Мы ночуем у него, на двух диванах в комнате Мэйзи, не снимая треников, а утром, около шести, встаем, чтобы загодя устроиться в одном квартале, рядом с большаком, где мы будем следить за прохожими и выжидать нашу добычу. Выходя с хаты Пучка, я смотрю, как розовые когти рассвета вспарывают брюхо неба, и оттуда вытекает солнце.
План такой, что мы ждем, когда этот брателла пойдет в банк с недельной выручкой из будки, и накрываем его. Готти говорит, я знаю этого типа, он нормальный парень, как увидит наши тесаки, сразу зассыт и отдаст нам лавэ. Дальше мы смываемся в Комплекс, и, как только окажемся дома, все будет ровно, никто ничего не пронюхает. Брателла пойдет в банк до открытия будки, так что мы будем просто смотреть и ждать.
Мы зависаем на бетонной лестнице этого здания, откуда хорошо видать Килбернский большак, и я чувствую, как на меня накатывает. Эта знакомая волна, от которой твоя грудь погружается в живот перед самым движем. Мы взяли с собой кухонные ножи, здоровые тесаки, чтобы нагнать страху на чувака. У нас с Готти на головах пидорки-клавы, а Мэйзи аккуратно сложил бандану, чтобы повязать на лицо. Что я всегда замечал за Мэйзом, это что он при любом раскладе выглядит с иголочки. Всегда подстрижен, шмотки выглажены, а кеды чистые, не убитые. Даже сейчас он так тщательно расправляет бандану, а повязав на лицо, протягивает мне мобилу, чтобы я снял его, и смотрит на свою фотку, словно хочет убедиться, что все у него с иголочки или типа того. Готти смотрит на дорогу.
У Мэйзи звонит мобила – это Давина; он говорит, лапа, я тут кое-шо решаю со Снупзом и Готти, давай, я потом тебе звякну? Я говорю, давай, я с ней поболтаю, братишка, и Мэйзи говорит, Снупз хочет что-то сказать тебе, лапа, и дает мне мобилу. Я говорю, йо, а она мне, эй, Снупз, куда вы там втянули моего? Она смеется, потом говорит, нет, серьезно. Я говорю, мы скоро сделаем движ, и, если выгорит, каждый получит по несколько штук, и раз у вас прибавление, ему это тоже не помешает, ага. Ты спятил, Снупз, говорит она, а потом, клянусь, иногда я думаю, у него никакой мотивации, сам видишь, у нас ребенок на подходе, а он даже работать не хочет, ничего вообще. Я говорю, не мечи икру, он с нами, мы здесь, скоро капнет лавэ на ребенка, а она говорит, хоть бы вы его не втянули в неприятности, я не согласна рожать, если он будет в тюрьме. Не бери в голову, никого не заметут, это нам дар свыше, и я говорю, пока, а она говорит, дай мне еще Джерома, и я отдаю мобилу Мэйзи, а он берет и молча выключает ее.
Когда Мэйзи только познакомился с Давиной, он назвался ей Джеромом, хотя он из Сьерра-Леоне и благородных кровей (отец его – вождь племени), и настоящее его имя Саар. Но всякий раз, как мы мутим с телками, мы называем им фальшивые имена, птушта обычно это только ради траха, к тому же телка может оказаться засланной. Это геморно. Ты в результате весь на нервяке, чтобы не сболтнуть настоящее имя, или просто для меня это геморно, а чуваки вроде Пучка и Мэйза кадрят столько телок, что у них не бывает с этим проблем. Короче, когда Мэйзи познакомился с Давиной, он назвался ей Джеромом, и когда они поняли, что у них любовь, ему уже было поздно менять имя. Он успел стать Джеромом для нее и ее семьи: мамы, папы, теток, брата, для всех. Вот такой прикол.
Давина хорошая. Она не из этих трущобных крыс, обожающих опасность, кто сегодня липнет к чуваку, а завтра флиртует с его братанами, кто балдеет, если их чувак махает волыной и толкает крэк или типа того, кто больше всего любит деньги, хвастает ремнями «Гуччи», ботает по фене и берет в рот на тусовке. Это то, что называется оторва. Хороша только для быстрого траха – и пока.
