— Леха! — прохрипел он. — А Маринка где?
— Уехала, — ответил Лешка.
Было заметно, что он изо всех сил старается держаться с небрежной невозмутимостью. Но она давалась ему плохо: слишком уж мрачно выглядел этот его отчим.
— Куда уехала? — переспросил тот.
— В Москву.
— На хера?
— Жить там будет. Насовсем уехала. Так что делать тебе тут теперь нечего, Колян. Уезжай давай тоже. Ты ж все время грозился, что подальше нас с мамкой пошлешь. Вот и посылай.
Лешкин голос все-таки дрогнул. Еще бы! Нелегко было заявить такому амбалу, чтобы он выметался из дому.
— Чего-о?! — прохрипел Колян. — Ты на кого… Я те счас!.. В какую, на хер, Москву?.. — Тут в его голове, видимо, шевельнулась какая-то мысль, и он яростно выкрикнул: — К кому это она уехала, а?!
Альгердасу надоело слушать этот невразумительный рев.
— К кому уехала, нам не доложила, — сказал он, отодвигая Лешку в сторону и подходя поближе к дому, на пороге которого стоял Колян. — Но не вернется точно. Так что Логантий правильно говорит: тебя здесь больше никто не задерживает.
— А ты кто такой?
Колян взглянул на Альгердаса с каким-то даже недоумением, как взглянул бы на букашку, если бы она вдруг заговорила.
— Родственник его. Логантия родственник.
Альгердас произнес это сразу, без размышлений, и сразу же понял, что идея правильная. На такого, как Колян, могли подействовать только бесспорные доводы — право родства, например.
— Папаша его, что ли? — хмыкнул тот. — А Маринка говорила, ты старый. Мозги у нее, что ли, замутились? От перетраха, наверно! — заржал он. Но тут же насупился, оборвав смех. — Ну и чего тебе надо, папаша? — процедил он. — За Маринкой приехал? Поздно спохватился! Выблядка своего забирай, если хочешь. А Маринка теперь моя.
— Вот и езжай к своей Маринке, — зло бросил Альгердас. — А ребенка оставь в покое. Это его дом.
— Смотри, какой агент по недвижимости выискался! — хмыкнул Колян. Несмотря на свою внешнюю незамысловатость, к тому же явно усиленную похмельем, говорил он довольно грамотно. — Это я сам решу, что мне делать, понял? И с домом тоже. Мал еще твой щенок, чтоб жильем распоряжаться. А ты тут вообще никто. Ну-ка вали, пока я тебе бошку не снес! Леха, иди в дом, — повернулся он к притихшему мальчишке.
— Не пойду! — выкрикнул тот.
— Ну, не пойдешь, и не надо, — осклабился Колян. — Воздух чище будет. Там вон живи! — Он кивнул на стоящий поодаль сарай. — Проситься будешь, не пущу! Блядин сын…
Воспоминание о сбежавшей от него Маринке заставило Коляна помрачнеть. Он протянул руку, схватил с завалинки бутылку, на дне которой плескался мутный самогон, и быстро к ней прильнул. Дернулась небритая шея — самогон влился в горло. И хоть в бутылке его оставалось немного, но действие он оказал сильное: Колян мгновенно налился злобой.
— А ну пшел домой! — рявкнул он на Лешку. — Расскажешь, как было.
Не ограничившись на этот раз словами, он протянул к нему руку и схватил его за плечо. Наверное, мальчишка просто не ожидал, что отчим это сделает, иначе, конечно, увернулся бы. Но тот ведь сказал, что не пустит его в дом… Вот он и зазевался.
Захват у Коляна был железный — когда его рука оказалась у Лешки на плече, тот вскрикнул, тонко и жалобно. От этого вскрика Альгердаса охватила такая злоба, что даже в глазах у него потемнело.
Но злоба плохой советчик, это он усвоил хорошо. И брать себя в руки в ситуациях, когда это необходимо, научился в совершенстве.
Он сделал к Коляну несколько вкрадчивых шагов и остановился, словно бы в нерешительности. Лешка бился у отчима в руках. Тот уже втащил бы его в дом, но на минуту отвлекся на Альгердаса.
— Вали отсюда, — повторил он. — И скажи спасибо, что не до тебя мне.
Отвечать на его слова Альгердас не стал. Он стоял уже достаточно близко, чтобы отреагировать на них правильно.
Он занялся восточными единоборствами сразу же, как только приехал в Китай. Причем привлекла его не внутренняя система этих единоборств — развитие энергии, например, — которая обычно привлекала продвинутую московскую молодежь, а прагматическая составляющая, которая и делала их боевым искусством: способность наносить быстрые и сильные удары. Уже потом, занимаясь, он понял, что одними лишь тренировками тела настоящего умения все же не добьешься, и энергетическими тренировками занялся тоже, благо в Китае они были поставлены так, что в них не чувствовалось ни капли нарочитости. Но главное, чего он хотел добиться, была все же способность защитить себя. Неожиданно выяснилось, что, в отличие от большинства иностранцев, Альгердас отлично осваивает приемы восточной борьбы, которые с трудом даются неазиатам, по всему своему сложению к ним не приспособленным. У него проявилась такая природная гибкость, что даже его учитель приходил от нее в удивление. К тому же он был высокого роста, а значит, и удары у него были более дальние, чем те, на которые были способны даже сами китайцы.
И такой вот длинный стремительный удар он нанес Коляну прямо в солнечное сплетение. Это был один из так называемых ударов вдоль серединной линии — той, которая проходит по центру человеческого тела через самые чувствительные его места.
«Хорошо, что кеды купил», — успел подумать Альгердас.
Китайские кеды он купил в автолавке: не ходить же было в тапках, в которых он выскочил из вагона.
Колян явно не ожидал, что какой-то хмырь, на которого он и внимания почти не обратил, проявит такое проворство. От удара он согнулся пополам и упал на четвереньки, хватая воздух ртом. Освобожденный Лешка сразу отпрыгнул от него в сторону.
Но, видно, зэковская выучка тоже кое-что значила даже в сравнении с восточными единоборствами. Колян недолго стоял на четвереньках — он вскочил с такой зловещей быстротой, что, не будь Альгердас к этому готов, наверное, попал бы под его удар. Удар же этот был нанесен не кулаком, а разбитым бутылочным горлышком — «розочкой»: вставая с четверенек, Колян успел разбить бутылку из-под самогона об угол дома.
— Я тебя… падла! — выкрикнул он на выдохе и на броске вперед.
Лешка снова вскрикнул — на этот раз от страха.
Альгердас увернулся: правильно реагировать на такие движения его научили сразу и сразу внушили, что умение обманывать противника, вроде бы уступая ему, становясь как будто бы даже расслабленным, на самом же деле точно перенаправляя собственную силу, — одно из главных умений. Это было едва ли не самое трудное, что ему пришлось освоить, потому что естественным казалось, конечно, совсем другое: сразу ответить на силу силой.
От его обмана Колян пришел в полную ярость. Он ринулся на него уже со звериным рычанием. И это было точным признаком его поражения: бороться с противником, который совершенно себя не контролирует, не представляло для Альгердаса большого труда, даже если этот противник выглядел более сильным физически.
