— Моя студия, — сказал Аркадий Андреевич. — Нравится?
— Да, — кивнула Мадина.
Ей в самом деле понравилось то, что она увидела, и зачем же она стала бы это свое впечатление скрывать? Она вообще чувствовала себя так свободно и, пожалуй, даже раскованно, да-да, именно раскованно, как никогда в жизни.
И это тоже было частью ее нового состояния — осознания того, что мир меняется и она меняется вместе с ним. Или наоборот — мир вместе с нею.
Если бы не такое вот осознание, она вообще не оказалась бы в этой квартире. Хотя ей и до сих пор было не очень понятно, как же это все-таки произошло.
Она сидела за стеклянным столиком у окна, смотрела, как мокнут, становясь резче, под ясным июльским дождем зеленые крыши старых домов на Чистых Прудах, и думала о том, как странно и неотвратимо повернулась ее жизнь.
Когда Аркадий Андреевич вышел из Никитиного кабинета, Мадина допивала уже третью чашку кофе. Секретарша Леночка потчевала посетительницу с большим энтузиазмом и радушием; видимо, в интонациях Никитиного голоса было что-то такое, что заставило ее отнестись к Мадине именно так.
— Извините, Мадо, — сказал Аркадий Андреевич, закрывая за собой дверь кабинета; Никита почему-то не вышел его проводить, хотя встречать выходил же. — Из-за меня вам пришлось задержаться.
— Ничего, — сказала Мадина, вставая. — Теперь я могу войти?
— Можете, — кивнул он. — Но…
Мадина приостановилась, ожидая, в чем будет заключаться «но». Аркадий Андреевич молчал, пристально глядя на нее.
— Но — что? — не выдержала она наконец.
— Но очень ли вам это нужно?
— Что нужно? — не поняла Мадина.
— Входить в этот кабинет.
— То есть как? — удивилась она. — Конечно, нужно.
— Зачем?
— Я хочу устроиться на работу, — сердито сказала она.
Ее начал раздражать этот странный разговор. И особенно этот интерес постороннего человека к ее намерениям, к тому же интерес какой-то недосказанный.
— Вы действительно хотите именно этого? — продолжал он свои странные расспросы.
— Да! — совсем уж сердитым тоном ответила Мадина.
Леночка переводила взгляд с Аркадия Андреевича на нее. Взгляд просто-таки полыхал любопытством.
— А я думаю, вы хотите другого, — усмехнулся он.
— Чего же, по-вашему, я хочу?
— Перемены участи.
Мадина оторопела. Откуда он это узнал? Хотя, правда, по тому, что, выйдя из кабинета, он назвал ее Мадо, нетрудно было догадаться, что он говорил о ней с Никитой. Но зачем?
— Ведь так? — настаивал он.
— Ну… В общем, да. Но какое это имеет значение? — сказала Мадина.
— Существенное. Если вы хотите именно этого, то я предлагаю вам поехать со мной.
— Зачем?
Мадина настолько не ожидала такого предложения, что даже не возмутилась, а лишь удивилась.
— Затем, чтобы ваш выбор лежал в более широком диапазоне, — усмехнулся Аркадий Андреевич.
Это была чеканная формулировка. Они с Мадиной стояли друг напротив друга и смотрели друг на друга прямо, неуклончиво.
— Ведь вы хотите перемен? — повторил он.
Она молчала секунду, не больше. И ответила:
— Да.
— Пойдемте.
И она пошла вслед за ним, и прошла перед ним в дверь, ведущую в коридор, от ошеломления забыв даже проститься с Леночкой.
И вот теперь она сидела в его квартире, которая словно плыла над Москвой всеми своими окнами, и понимала, что участь ее действительно переменилась.
Когда Аркадий Андреевич привез ее сюда, Мадина растерялась. Держаться непринужденно ей удалось только в первую минуту.
— А… почему студия? — глупо пролепетала она, оглядывая серые бетонные стены.
— Вообще-то студией это не назовешь, конечно. Разве что из-за формы помещения. Но я здесь не танцую и не рисую. Это просто квартира, — невозмутимо ответил он. — Новая квартира.
— Но… зачем вы меня сюда привезли? — выговорила она еще более глупым тоном.
Аркадий Андреевич коротко улыбнулся.
— Не бойтесь, — сказал он. — Мои намерения чисты, как слеза младенца. Я всего лишь хочу предложить вам другой вариант трудоустройства.
— То есть какого же трудоустройства? Здесь?
— Да. А что в этом странного? Вы же видите, квартира не отделана. Кто-то должен заняться ее отделкой.
— Как? — оторопело произнесла Мадина. — Вы хотите, чтобы я отделывала вам квартиру?
— А что в этом особенного? — пожал плечами он.
— То есть как что особенного?! — возмутилась она. — Я… И вообще, я не умею!
— А вам и не надо ничего уметь. Маляры-штукатуры имеются. И даже прораб, который будет ими руководить, тоже в наличии. Вам надо просто придумать, какой должна быть эта квартира. Задача несложная и даже приятная.
— Но я же не дизайнер! — воскликнула Мадина.
Его предложение показалось ей таким абсурдным, что она даже не знала, как ей ко всему этому относиться. Как к оскорблению? Или как к недоразумению? Или… Непонятно!
— У вас есть вкус, — сказал Аркадий Андреевич. — А это, собственно, единственное, что необходимо для данной цели.
Он говорил об этом с такой уверенностью, как будто они не познакомились всего пару часов назад — да и не познакомились ведь, просто случайно узнали, как кого зовут! — а были знакомы много лет и у него была тысяча случаев убедиться в Мадинином вкусе.
— И вообще, рассудите логически, — продолжал он. — Куда бы вы ни устроились на работу, надо же вам будет где-то жить. А здесь вы можете совместить одно с другим. — И, не дожидаясь Мадининого ответа, он положил на подоконник ключи. — Вот. Устраивайтесь. Привезите вещи, какие вам нужны. Я загляну в ближайшее время, обсудим подробности.
И вышел. Не в силах произнести ни слова от ошеломления, Мадина подошла к окну, точнее, к оконной стене, только так можно было назвать это сооружение. Тогда она и увидела впервые эти бесконечные поля зеленых крыш, тогда и мелькнула у нее в голове странная мысль, что они, наверное, медные… И тогда же ее охватил восторг.
«А ведь это она и есть! — подумала Мадина. — Перемена участи. Перемена жизни. Да, это странно. Но, значит, моя жизнь будет теперь странной. Она долго была у меня отчетливой и ясной, а теперь вот, значит, будет совсем другой. Кто сказал, что это плохо?»
Московские крыши, казалось, говорили ей что-то в ответ, и между собою они разговаривали на разные голоса, и было в этом их разговоре такое волшебное обещание, что Мадина зажмурилась от предчувствия своего необычайного будущего.
