— Но это же почти так и есть, — кивнул Никита. — И ты действительно моя знакомая, и маршрут довольно привычный.
— Но здесь же дорого… — глупо пробормотала Мадина. — В такие места просто знакомых не приглашают.
От этих ее слов он уже не улыбнулся, а рассмеялся.
— Расслабься, Мадо, — сказал Никита. — Времена, когда я относился к таким приглашениям прагматично, давно прошли. Я могу пообедать с любым приятным мне человеком, не высчитывая при этом, какую пользу извлеку из потраченных на еду денег. Ну, чтобы ты чувствовала себя спокойнее, — добавил он, открывая тисненую папку, — сообщаю, что у меня была назначена встреча с деловым партнером. Но он заболел, представь себе, корью. А я-то уже настроился на респектабельный обед в соответствующей обстановке, и заменять его гамбургером как-то не хотелось. И тут ты звонишь. Очень кстати!
От такого логичного объяснения Мадина в самом деле успокоилась.
— Как дела у Жени? — спросила она.
— У какой Жени? — удивился Никита. И тут же вспомнил: — А!.. Понятия не имею, — пожал плечами он.
— Извини… — пробормотала Мадина.
— Извиняться совершенно не за что. Мужчины моего возраста не задерживают при себе надолго таких девочек, как Женя. — По тому, как изменилось Мадинино лицо, Никита, наверное, понял, что ей не очень нравятся такие слова и, главное, такой взгляд на вещи. Он едва заметно улыбнулся и спокойно объяснил: — Не считай меня бездушным монстром, Мадо. Что такое Женя и чего ей надо от меня, вернее, даже не лично от меня, а вот именно от мужчины моего опасного среднего возраста и выше среднего положения, — это понятно с первого взгляда. Да и без взгляда даже понятно.
— Да?.. — неопределенно проговорила Мадина.
— Да. Этим девочкам нужна материальная поддержка и не только.
— А что еще?
Она снова почувствовала интерес к тому, что говорит Никита.
— Еще — образ жизни, приятный во всех отношениях. Если девочка неглупая, то она понимает под этим не только дорогостоящие подарки, хотя их она в любом случае считает обязательными. Но, повторяю, если она не совсем примитивна, то ожидает также и того образа жизни, который ей не может обеспечить мальчик-ровесник. То есть содержательного общения непосредственно с любовником и с интересной компанией его друзей, еще — каких-нибудь оригинальных путешествий, еще… Да мало ли чего еще! От него она как раз и ждет нестандартных идей. И в том случае, если получает ожидаемое, то может быть очень даже мила, потому что легко внушает себе, что будто бы влюбилась.
— Но, может, она действительно влюбилась.
Мадина вспомнила, как Женя радостно повисла у Никиты на шее — там, в кафе с городскими пейзажами на прозрачных стенах.
— Не может этого быть, Мадо, — все так же спокойно возразил Никита. — Она может внушать себе это только до тех пор, пока эта идея для нее необременительна. Но как только в общении со взрослым дядей возникают проблемы — а они возникают обязательно, за сорок с лишним лет, как ни крути, проблем каждый из нас в себе взрастил немало, — так вот, как только возникают проблемы, девочка моментально смекает, что сильно как-то увлеклась любовью. И начинает считать. Напивается раз в месяц? За колечко с бриллиантом потерплю. Раз в неделю? Пожалуй, этого даже за колечко будет многовато. Тащит в кровать каждую встречную девчонку? За это — хорошенькую машинку. А за что-нибудь похлеще — однокомнатную у метро. Ну, и так далее. Неинтересно все это, Мадо. Очень понятно, потому и неинтересно. Быстро они исчерпываются, такие девочки. Тут Жванецкий совершенно прав: сначала приятно, что она слушает тебя открыв рот, а потом хочется сказать — закрой рот, дура, я уже все сказал. Ну, хватит, — улыбнулся он. — Что за разговор мы затеяли перед обедом! Что ты будешь пить?
— Закажи сам, Никита, — сказала Мадина. — И пить, и есть. Я в этом ничего не понимаю.
— Ладно, — кивнул он. — Здесь отличная кухня. Этакая смесь французского с нижегородским, очень, между прочим, правильная. Именно она в хороших русских домах сто лет назад и была представлена. И все вставали из-за стола сытыми и при этом знать не знали, что такое изжога. Так что лангуста мы с тобой заказывать не будем, а возьмем хорошую стерлядку под каким-нибудь легким французским соусом. И когда ее принесут, то мы, может быть, покраснеем от радости и смущения. Помнишь, как граф Илья Андреевич стерлядь встречал?
— Да, — улыбнувшись, кивнула Мадина. — Когда обед в честь князя Багратиона устраивал?
— А ты еще удивляешься, что я тебя пригласил! — усмехнулся Никита. — Попробуй-ка найди в этом зале — да что там в зале, на всем Тверском бульваре! — хоть одного человека, который с ходу вспомнил бы, кто такой граф Илья Андреевич Ростов, что там за обед он устраивал, что за книжка такая «Война и мир» и даже кто ее написал.
— Ну уж! — возразила Мадина. — Кто «Войну и мир» написал, это все помнят.
— Может, и помнят. Чтобы кроссворды разгадывать. Но уже для того даже, чтобы девчонкам голову дурить своим великим интеллектом, такие книжки не нужны. А для чего они нужны, мало кто имеет представление.
От белого вина, которое официант принес немедленно, голова у Мадины приятно закружилась, и она почувствовала, что на скулах у нее вспыхнули яркие пятна. Никита был более стоек к спиртному, да еще к такому легкому: выпив полбокала, он нисколько не изменился в лице.
— Ну, Мадо, — сказал он, откидываясь на резную спинку кресла, — скажи-ка, пожалуйста, почему вы с Гердом расстались.
— Никита, я не хочу об этом говорить, — ответила она.
Но, наверное, тон у нее был не слишком уверенный, потому что Никита не обратил на ее слова ни малейшего внимания.
— А ты через не хочу, — сказал он. — Ты мне и раньше нравилась своей очевидной человечностью, а сегодня ты меня просто восхитила. Да и Герд всегда вызывал у меня приязнь. Так что мне небезразлично, что у вас случилось. Разлюбили друг друга, что ли?
— Разлюбили?.. — медленно произнесла Мадина. — Я не знаю… Про него не знаю, — уточнила она.
— А про себя?
— Мне казалось, мы очень близки. Я понимаю, это звучит наивно, но ты не смейся. Мне казалось, мы с ним дышим одним дыханием. Мы с ним как будто под куполом каким-то жили и были одно целое. То есть это я неправильно сказала, что мне так казалось. Не казалось, а так оно и было, я чувствовала.
Она замолчала. Ей было трудно говорить.
— И что же потом случилось?
Никита спросил об этом совершенно спокойно, и сочувствия в его голосе не прозвучало. Но это его спокойствие не оскорбляло, а как-то отрезвляло. Мадина посмотрела на него с благодарностью.
— Ничего, — ответила она. — Я забеременела, и он сказал, что ребенка не хочет и никогда не захочет.
— Так ты беременна? — с живым интересом спросил Никита.
— Нет. Выкидыш.
— Жаль, — сказал он. И уточнил: — Тебя жаль. Тебе это, конечно, показалось вселенской катастрофой.
