— Мне тридцать лет, Никита, — сказала Мадина. — Как-то странно считать меня девочкой.
— Когда Альгердас таскал тебя за собой по кафешкам, ты была именно девочкой, — возразил он. — У тебя были огромные голубые глаза и легкие светлые локоны.
Он произнес это так, что Мадина не выдержала и улыбнулась.
— Я как будто не перекрасилась, — сказала она. — И цветные линзы не вставила.
— Но если бы теперь меня попросили описать твою внешность, я сказал бы, что ты платиновая блондинка с ледяными глазами. Согласись, есть разница.
Мадина вдруг поняла, что ей интересно его слушать. И еще она с удивлением поняла, что ей впервые за последнее время хоть что-то стало интересно.
— Пойдем, пойдем, — сказал Никита. — Здесь недалеко. Пообедаем, поболтаем. Ты ведь не торопишься?
— Да, в общем, нет… — проговорила Мадина.
Полчаса назад она как раз считала, что торопится к поезду. Но теперь эта причина не казалась ей основательной для того, чтобы отказаться от интересного общества и разговора.
Место обеда оказалось рестораном на Тверском бульваре. Прежде Мадина бывала только в кафе и недорогих клубах, поэтому и представление о Никите связывалось у нее именно с такими заведениями. И поэтому же, когда они подошли к двери, которую никак невозможно было считать дверью простенькой кафешки, Мадина даже приостановилась. Но тут же взглянула на Никиту и поняла, что прежние представления пора оставить.
Рядом с ней стоял мужчина, уверенный в себе. Об этой уверенности свидетельствовал весь его облик: и элегантный плащ из темно-синей ткани, явно дорогой, и шарф сдержанного, но запоминающегося тона, и, главное, взгляд. Взгляд его был спокоен, но в этом своем спокойствии оценивал все, что было вокруг, от пейзажа до собеседника, так резко и точно, что правота этой оценки не могла вызывать сомнения.
Такого человека даже трудно было себе представить в непринужденной обстановке простой кафешки.
Швейцар, одетый не в маскарадный кафтан а-ля рюс, а в безупречный костюм, открыл перед Мадиной тяжелую старинную дверь. Никита стоял рядом, ожидая, чтобы она вошла. И она вошла в полутемный, обдавший ее дорогим теплом вестибюль.
Перед ней открылась широкая лестница, покрытая темно-бордовым ковром. Ковер был прижат к лестнице латунными спицами, которые выглядели одновременно натертыми до блеска и потертыми от времени. Мадине показалось, что она вошла не в ресторан, расположенный на современной улице, где ровным гулом гудит нескончаемая череда машин, а в старинный особняк, принадлежащий очень знатному и очень богатому семейству из тех, что принято называть хорошей московской фамилией.
— Это особняк Разумовских, — опять словно бы угадав ее мысли, сказал Никита, пока гардеробщик снимал с Мадины плащ. — Потому и ресторан так же называется.
Мадина не успела прочитать вывеску над входом. Но название «Разумовский» значилось на многих предметах обстановки — и на гардеробной стойке, и даже на массивной латунной подставке для газет, которая стояла рядом с этой стойкой.
— Но я же, наверное, неподходяще одета… — растерянно пробормотала Мадина.
Конечно, она была одета совсем не так, как того требовала обстановка. Ей стало неловко даже за свой простой черный плащ, который гардеробщик, впрочем, принял так бережно, словно он был сшит из паутинного шелка. И платье на ней было до неприличия обыкновенное — тоже черное, прямое, с длинными узкими рукавами и овальным, без воротничка, неглубоким вырезом. Обычно Мадина прикалывала к этому платью серебряную брошку, чтобы хоть немного его украсить. Но она собиралась в дорогу в состоянии такого душевного раздрая, что даже и об этом незамысловатом украшении забыла.
— Подходяще, — сказал Никита. — Ты одета так, что одежда на тебе не видна.
— Как на Анне Карениной?
Мадина невольно улыбнулась тому, как легко и уместно он упомянул эту толстовскую фразу. Никита бросил на нее быстрый одобрительный взгляд.
— Именно так. И, главное, ты умеешь держаться. Похоже, это у тебя природное, потому что научиться этому тебе вроде бы негде было. А при таком умении можно смело надевать любую одежду.
Мадина почувствовала, что при этих словах ей становится легко и ее интерес к происходящему усиливается. И еще она почувствовала, это произошло с ней потому, что Никита словно бы передал ей часть своей уверенности.
Она благодарно улыбнулась и пошла рядом с ним к лестнице.
Если ресторанный вестибюль показался Мадине подавляюще респектабельным, то зал ее просто ошеломил.
Главным образом тем, что весь он утопал в живых и очень красивых цветах. Они не только стояли в вазах на столах и подоконниках — цветочными гирляндами были увиты мраморные статуи, украшавшие зал, и даже в воде фонтана, который тихо журчал среди этих статуй, плавали розы. Цветы были представлены здесь так щедро и вместе с тем так непринужденно, что уже через минуту начинало казаться, что такое их изобилие — самое простое и естественное дело.
— Зимой здесь, наверное, очень хорошо, — невольно вырвалось у Мадины.
— Безусловно, — кивнул Никита. — Зимой контраст с действительностью особенно очевиден. И особенно приятен.
Подошедший метрдотель улыбнулся, поздоровался и провел их к столику на двоих, который стоял возле зеркальной колонны. Едва они уселись, как к столику подошел такой же в меру улыбчивый официант и положил перед ними меню в переплетах из тисненой кожи.
Колонна, возле которой они разместились, была сделана не из цельного зеркала, а из необычно соединенных поверхностей, которые преломляли свет странным и даже фантастическим образом. Но фантастичность эта была не мрачная, не загадочная, а, наоборот, светлая и волнующая, как отблески от всех этих многочисленных зеркал, которые трепетали на потолке и на расписанных фресками стенах.
К собственному удивлению, Мадина сразу почувствовала себя легко в этом необыкновенном пространстве. Конечно, все здесь и было сделано таким образом, чтобы каждому, кто сюда попадает, становилось вот именно легко и приятно. Однако Мадина ведь никогда не то что не бывала в подобных ресторанах, но даже и не знала об их существовании. То есть теоретически она знала, конечно, что на свете бывают дорогие рестораны и что в Москве таковых немало. Но жизнь ее настолько не имела отношения ко всей этой роскоши, что, можно считать, протекала в параллельном мире.
И потому она удивилась, что, попав в совсем другой мир, почувствовала себя в нем легко.
— Ты что, всегда здесь обедаешь? — спросила Мадина.
Все-таки ощущение легкости сказалось на ней странным образом: она стала задавать дурацкие вопросы. Никита улыбнулся, но совсем не обидно.
— Да нет, — ответил он. — А почему ты так решила?
— Ну… Ты же не знал, что я позвоню. А позвал меня сюда так, как будто встретил знакомую на привычном маршруте.
