От злости и слепоты я напялила треники задом наперёд. Майку долго искала: она почти такого же цвета, как обивка стула, на котором лежала, и я несколько раз прошла мимо, пока не заметила, что стул какой-то кривенький.
Влетела лбом в дверной косяк, споткнулась на ступеньках, ведущих в дедову половину, ворвалась и рявкнула:
– Вот же твои таблетки!
От изумления старик на секунду замолчал. Потом красноречиво подтолкнул на столе пустой стакан, где я оставляю ему воду. Выпил всё за ночь, а для лекарства не осталось.
Я пошла за водой на кухню, и пока возилась над раковиной, пытаясь попасть из кувшина в стакан и ориентируясь больше на звук, Саныч молчал. Меня это разозлило ещё больше: значит, помолчать он всё-таки может? И очки, чёрт, проклятые очки, я даже не видела, сколько воды в стакане, налила и налила, понесла в комнату, плеская на руки и, судя по звукам, на пол.
Старик аккуратно взял стакан, молча выпил свою таблетку, и тут хлопнула входная дверь.
– Ты что ж со стариком-то делаешь, паршивка! – Судя по голосу и тёмно-синей робе (у Марины была голубая), это врачиха. – Почему у тебя старик орёт по два раза в сутки – на всю деревню слышно! Так трудно лекарство дать?!
Тёмно-синее пятно с провалом вместо головы (волосы сливались по цвету с дверью, на фоне которой она стояла, а на лице, судя по всему, тоже была тёмно-синяя маска) отчитывало меня за вопли старика.
Я не могу нормально спать по ночам. Потому что когда старик не орёт, его жильцы и домовой, не к ночи будь помянут, устраивают мне весёлую жизнь. Я не могу уехать домой, потому что там все болеют, да ещё здесь старик с ногой, я лишилась последних очков, а новых здесь не получу, я не вижу дальше собственного носа, а старик орёт мне в уши по вечерам и по утрам, изображая будильник, хотя прекрасно может взять таблетку сам.
– Какого лешего я ещё что-то должна?!
Старик помалкивал, наверное с интересом наблюдая скандал, а врачиху, кажется, это сбесило:
– Ты здесь живёшь, ты ешь его еду – и тебе трудно позаботиться о несчастном одиноком старике?!
– А я не забочусь?! Какого чёрта я отчитываюсь перед вами – вы кто?
– Я лечащий врач, а ты сопля, которая завтра уедет…
– Отличная мысль! – Я оттолкнула её на удивление легко, споткнулась о высокий порожек и выскочила в коридор:
– Да, спросите своего ненаглядного одинокого старика, кто лишил меня последних очков и почему я теперь не вижу дальше собственного носа! – Я хлопнула дверью, сбежала по ступенькам и увидела вокруг ещё больше непонятных разноцветных пятен.
Солнышко жарило в глаза, от этого пейзаж становился ещё более чудным, даже забор расплывался перед глазами, хотя ему-то куда! Что ж, забор я видела отлично, он тёмный, контрастный. И отлично слышала, что там орёт эта докторша:
– Вот и давай чеши отсюда – не может таблетку вовремя дать!.. Что это она? Куда пошла без очков?
Саныч пробормотал ей что-то невнятное, а я уже нашла блеснувшую проволоку, на которую закрывалась калитка, и вышла на улицу. Эта неуравновешенная ещё орала «Куда без очков?!», а я уже решила куда. Пройдусь по дворам, у кого увижу мотоцикл или хоть велик какой, попрошу отвезти меня в город. Надо было, конечно, взять рюкзак, но сперва лучше договориться.
«И как же ты разглядишь этот мотоцикл? – шептал внутренний голос. – Особенно, если он в гараже. Ты и во дворах-то не видишь, что происходит». Мотоциклы блестят. Сейчас солнечно. Разгляжу. Не разгляжу – буду ходить по дворам и спрашивать как дура: «А нет ли у вас мотоцикла?» Пускай смеются, дня лишнего не останусь в этой сумасшедшей деревне, с этим сумасшедшим стариком и докторшей, которая вообще берега потеряла.
Я брела вдоль заборов и вглядывалась во дворы. Разноцветные пятна клумб, огромное пятно, цветом похожее на брезент: не поймёшь – то ли детский бассейн, то ли зачехлённый автомобиль. В бассейне бы вода блестела, а автомобиль, пожалуй, застрянет у сумасшедшего дерева. Только мотик, только хардкор!
Обитаемых домов было не так много, я миновала нашу улицу и, кажется, ещё слыша за спиной это «Куда без очков?!», свернула на соседнюю. Там народу жило побольше: где-то лаяла собака, где-то шумела пила. Я останавливалась у каждого забора и вглядывалась во двор.
Со стороны, наверное, выглядело дико: ходит чокнутая, заглядывает во все дворы. Шевелящиеся цветные пятна в ярких футболках и расплывчатых цветочках замирали при виде меня. Наверное, они делали такие специальные взгляды, мол, «Чего тебе?», но я-то не видела, пусть хоть рожи корчат. Мне нужен был мотоцикл.
Одно такое пятно в крупный цветочек кололо дрова во дворе. Увидев меня, замерло (наверное, это очень глупо смотрелось со стороны), но всё-таки спросило:
– Девушка, вам что?
– Мотоцикл, – говорю. – Точнее, того, кто сможет отвезти меня в город на мотоцикле. На машине, боюсь, не доедем.
– Ну да, там чудо-дерево! – хихикнуло пятно. – Вчера опять убирали. А чего тебе в городе-то?
– Очки. Мои пропали. И уехать домой.
Пятно замерло, то ли раздумывая, то ли вглядываясь в мою полуслепую физиономию – что она хотела там увидеть?
– Ты вообще ничего не видишь?
– Цветочки-пятна у вас на халате.
– Это котики. И они на платье. Вась!
Где-то в глубине двора хлопнула невидимая мне дверь, из темноты-стены дома вышло пятно в белой майке и стало приближаться.
– Отвези девочку в город. Очки разбила, ни черта не видит. И вроде уезжать собралась…
– Да мне только до электрички! А линзы на вокзале в автоматах есть, я видела.
– Мы сегодня в лес собирались… Давай завтра, дотерпишь?
Нет, не дотерплю – но разве такое скажешь человеку, который согласился тебя спасти из сумасшедшей деревни! Я завопила «Конечно!» и «Спасибо!» – и уточнила, во сколько завтра зайти, чтобы наверняка…
Назад я не торопилась. Прогулялась по улицам, разглядывая причудливые цветные пятна, и уже даже начала привыкать. Кое-что я помнила из своей зрячей жизни, кое-что разглядела, до чего-то додумалась. Металл и вода блестят на солнышке, их распознать проще всего, ещё блестит изнанка листьев на ветру, ну да пятна деревьев вообще легко угадываются. Сложнее всего земля: на ней чего только не валяется. Я, пока гуляла, наступила на кусок арматуры, собаку (она была почти такого же цвета, как дорожка, и спокойно дремала, пока Танечка не пришла), споткнулась в куче мелких ямок.
Чокнутой врачихи уже не было. Пятно-старик тихонько лежал на своём обычном месте и брякал ложечкой в стакане.
– Прости, теперь я не вижу, где твои таблетки, – говорю. – И вообще уезжаю завтра.
– Из-за этой дуры? – Пятно поставило блестящий подстаканник на почти невидимый стол (он такого же цвета, как полы, если не знать – наткнёшься) и шевельнуло белым гипсом-ногой. – Не сердись на неё, она просто за меня переживает.
