В одной из книг, которые Верховцева принесла для доклада, говорилось, что младенцы могут видеть всякую нечисть: домовых-водяных и, может быть, даже эту личину. Нечисть, которая когда-то сожгла свой дом и сейчас вселилась в моего отца. Я по-прежнему гнал эту мысль, но она не хотела уходить. Я перебирал банки, отыскивая огурцы, а мысль свербела в мозгах. Если Ленка может это видеть, то что она нарисовала: прошлое или будущее? Или то и другое?
Среди банок оказалась маленькая бочка, новая, её тут не было. Я сунул нос и отпрянул: мясо! Ну да, зайцы. Солёные. «Охоту уважал. Был у него секрет».
– Ну! – отец.
Я цапнул огурцы, вынырнул, хлопнул крышкой и сказал вслух:
– «Кошкин дом». – Думаю, Ленка на днях смотрел «Кошкин дом» – вот и весь её рисунок. Хотя по правде, я убей – не помню, что она там смотрела. Можно было заглянуть в телепрограмму, там точно написано, но я должен отнести огурцы.
* * *
Они так и сидели за пустым столом с пустыми рюмками и тарелками. Картошка уже кипела. Я открыл огурцы, нарезал хлеб, поставил на стол что можно есть холодным… Не слушал, о чём они болтали, пока я возился, мои мысли всё ещё были заняты Ленкиным рисунком. Ужин я отнёс ей в комнату, мне почему-то не хотелось тащить её сюда: то ли потому, что они говорили громко, то ли потому, что ругались.
– Да что ты привязался с этой олифой! Сейчас поедим и проолифим. Работы на полчаса – нет, надо скандал раздуть!
Ясно, сторож всё-таки захотел проолифить нашу поделку. Ой, зря!
Ленка продолжала рисовать, в свободной руке держа картофелину. Я уселся на порог и стал наблюдать: перепутает или нет? Я когда что-то пишу и грызу одновременно, могу перепутать руки и прикусить перо или ткнуть сухарём в тетрадь. Интересно, я один такой? Я не видел, что она там рисует, и смотреть не хотел. В шаге от меня на кресле лежала газета с программой. Можно посмотреть, был ли на днях этот проклятый «Кошкин дом» или всё-таки… Да, я боялся.
– Колька, идёшь?
Я чуть не спросил «куда» – за олифой же! Значит, всё-таки я поучаствую. От этого почему-то становилось легче. Я забрал у Ленки пустую тарелку, прошёл на кухню.
Сторож торопливо дожёвывал, отец убирал посуду и ворчал:
– Работы на полчаса всего, сейчас быстренько – раз-два. Ты готов?
Сторож бубнил, что не надо так спешить, но конечно лучше, если поскорее… Сам не знает, чего хочет. Я помог отцу с посудой и пошёл одеваться.
Уже давно стемнело, но фонарь за забором почему-то не зажигался. Опять, что ли, кто разбил? Лампочка над нашим крыльцом горела. Я задрал голову, вглядываясь в высокий уличный фонарь, и чуть не полетел с крыльца: за мной вышел отец и не глядя наступил мне на пятку.
– Что ты как маленький под ноги лезешь!
– Фонарь…
– Что «фонарь»? Тюкнули опять фонарь. Поймаю – убью.
Он прошёл к сараю, оставляя глубокие следы, за ним семенил сторож и ещё бубнил про «Не надо спешить, но лучше конечно поскорее».
– Ты когда последний раз снег чистил?
– Я болею.
– Отговорочки. – Он сунул руку в карман и вытащил ключ. А на днях чуть не убил меня за то, что я заглядывал в сарай. Вот пойми его после этого!
Он отпер сарай, долго возился на входе, включая лампочку, вошёл первый, сторож за ним. Я топтался на пороге, потому что они перекрыли вход и я не видел, что там делает отец.
– Так, ты опять здесь копался? – Он сказал это удивительно спокойно.
– Когда? Нет…
– Он мог материал искать, Саш, – забормотал сторож. – Я ж сам про этот крест ему напомнил.
– И ты здесь был?!
– Нет, я уехал…
– БЫЛ?! – Отец схватил сторожа за телогрейку, тряхнул. Сам же минуту назад впустил нас в сарай – чем тут намазано в этом сарае?…Крест не помог.
Сторож поднял руки, будто сдаётся, и что-то нервно забормотал, но отца это, кажется, ещё больше разозлило:
– Знаю, что был, зачем врёшь! – Он зыркнул на меня. – Не уходи, с тобой потом разберёмся!
Тогда я выскочил за калитку и побежал. Наверное, это трусливо, но за последние дни я совершил уже достаточно трусливых поступков, чтобы не волноваться из-за таких мелочей. И одно я усвоил определённо: нельзя оставаться с отцом один на один в сарае.
…За спиной послышался грохот и брань, наверное отец уронил сторожа, я ничего не соображал – я бежал.
* * *
Я притормозил только на соседней улице, и то сто раз обернувшись, чтобы убедиться, что за мной никто не гонится. Мороз тут же налетел и вцепился: пока бежал – не чувствовал, а тут… И чего отец озверел? Ножи – это тайна Синей Бороды? Тогда зачем он потащил нас со сторожем в сарай – знал же что ящик там лежит на видном месте? Или не ножи?
Я задумался и чуть не влетел в спину участковому.
– Ты куда такой ошалевший?
А и правда – куда?
– Подрался, что ли, с кем?
– От отца удирал, – говорю. – Он подумал, что я лазил в сарай.
Как же глупо это прозвучало! Участковый даже улыбнулся:
– А я своего в город повезу на ночь глядя. Тётка приехала, его сестра, говорит, когда ещё увидимся, надо ехать. Ты беги-ка домой, замёрзнешь.
Я боялся идти домой. Но не скажешь же постороннему такое – засмеёт. Участковый, кажется, заметил:
– Ну чего ты, взрослый мужик, испугался! Он остыл небось уже, сидит газету читает. Не первый год его знаю, Сашка отходчивый.
– Сашка – может быть.
Мы шли по улице в сторону дома участкового. Его машина уже стояла за воротами. Под фонарём было видно, что в салоне уже сидит дед Миша, тот самый, которому понадобилось ночью увидеть сестру. Участковый помахал ему и, кажется, не расслышал, что я сказал.
– Давай беги, простудишься! – подтолкнул он меня в спину и сам побежал к своей машине.
А что мне оставалось? Я ещё побродил, пока не околел и не раскашлялся окончательно, и, конечно, пошёл домой. За две улицы до дома меня обогнал автомобиль участкового и погудел.
* * *
Машина сторожа ещё стояла перед нашим домом – значит, отец и правда успокоился, а то бы выгнал. Из-за прикрытой двери сараюхи пробивалась полоска света – я толкнул калитку, и она исчезла. Из сарая вышел отец, прижал дверь коленом и стал возиться с замком. Я вбежал в дом, не дожидаясь, пока он меня заметит: чем меньше я ему попадаюсь на глаза, тем лучше.
На кухне так и стояла немытая посуда, Ленка в большой комнате рисовала, а сторожа нигде не было. Я даже глянул в окно: вот машина, вот отец идёт домой, а сторожа нет…
Отец вошёл, шумно топая валенками, прошёл на кухню попить из чайника. Телогрейка у него была грязнющая, в каких-то ржавых пятнах, из кармана торчала рукоятка ножа с инициалами.
